Время невысказанных слов

— Смогу. Теперь-то уж точно смогу, как вы не понимаете!.. — Киплинг выпал из рук, я встала и прошла к окну. — Я не стала поступать не потому, что те дни были наполнены для меня черным кошмаром, не потому, что мне было все равно, что делать в следующую минуту, как дышать, что говорить; не потому, что сидеть на стуле и не двигаться или лежать и бездумно смотреть в окно было лучше, чем ходить, суетиться и сдавать экзамены. Нет. Я хотела проверить себя. Проверить, смогу ли я, вопреки всем обещаниям, планам и мечтам остаться в нелюбимом — хоть и родном городе — и, делая что-то совсем неожиданное, начав жить с чистого листа, вернуться к этим обещаниям, мечтам и планам через год. Вернуться с таким же желанием, с таким же ажиотажем! Я хотела проверить, мои ли это мечты, мои собственные, а не общие…с… в общем, не сиюминутное ли это очарование человека, желающего вырваться из школьной клетки!

Прошло полгода. Я приросла уже к этой студии и к этому кафе, в котором совершенно незнакомые друг с другом люди, поведали мне о жизни больше, чем весь мой предыдущий маленький опыт, родительские наставления и новости на Первом канале. Я безумно полюбила всех вас, даже Анжелу, влюбилась в запах сцены, иной, театральной; я полюбила этот закулисный мир. Полюбила свою работу, даже проблемы, связанные с этой работой.

Но я по-прежнему хочу уехать в Питер. И как ни больно будет терять все это — а я наверняка знаю, что будет больно — мечты оказались сильнее.

Смирнитский усмехнулся. Отпил из кружки, стоявшей на столике, и сказал:

— Знаешь, когда я уехал из Германии… Я же рассказывал тебе, что я родился в Германии?

— Я думала, ваши родители туда недавно уехали, — растерянно проговорила я и села на свой стул, не совсем еще понимая, к чему Яша затеял этот разговор.

— Ну так вот. Мои родители — профессора — эмигрировали из России, когда мне было три года. Это было в конце 80-х. С детства я говорил на двух языках (позже выучил еще и английский), но я никогда не мечтал вернуться в Россию. Я не думал о ней, как о своей стране — слишком маленьким был, когда уехал. С детства меня окружал совсем иной быт, другие нравы, хоть отец с матерью и старались мне привить больше знаний о России и я, конечно, не думал, что по Красной площади в Москве бродят медведи, а на всех углах играет «калинка-малинка». Но я был снобом. Я отучился на режиссерском факультете и считал, что знаю об этой жизни все, ну или почти все. Наивно полагал, что мне есть, что показать миру, а мир только того и ждет! Совсем большой мальчик, несомненно гений — а как же, только дайте возможность это доказать! — я отправился в путешествие по странам Европы, знакомился с людьми, жил в деревне Швейцарии, в городках в Ирландии, в предместье Парижа. Я изучал ту жизнь, тех людей; о чем они думают, когда просыпаются по утрам; отличаются ли их мысли от мыслей людей других городов и стран; чем наполнен их быт; о чем они мечтают… Я собирал материалы для будущего фильма. Искал тему, искал исключительные образы.

Образов было много, тем много, знакомств — безумно много. А фильма все еще не было. Он по-прежнему был в мечтах и планах, не приближающихся с каждым днем к реальности. А все потому, что я не знал, чего хочу. На самом деле не знал. Весь мой опыт ограничивался студенческими документальными фильмами, дипломной работой, за которую мне поставили «отлично».

Но в реальной жизни нам не ставят оценки, только в голове крутится счетчик того, что ты делаешь или не делаешь. Обещал себе, что будешь бегать по утрам и поленился — минус пять баллов; сдержал данное другу слово — отыграл себе два. Так и я с каждым днем разочаровывался в себе больше и больше, теряя баллы. Я ехал в Россию — последнюю остановку в моем путешествии перед отправкой домой — с ощущением, что я полное ничтожество. Россию я не воспринимал всерьез — мне казалось, что раз я до этого не придумал ничего стоящего для себя, то и там уж точно не придумаю, и я был уверен, что дома ждет меня пустота. Безнадега.