Время невысказанных слов

Он привычно похромал по коридору, но не пройдя и трех шагов, остановился, обернулся.

— А вам, юная леди, — он смотрел прямо на меня, — нужно тоже отдыхать. Нехорошо будет встречать Новый год на больничной койке.

— Ну, думаю, это-то то мне и не грозит, — усмехнулась я, ожидая поддержки от Марка. Но тот смотрел неожиданно серьезно. Взгляд Максима мне также не понравился.

— А сейчас ты пойдешь домой, спать, — заявил мне мой дружок, мотнув гривой. — Иначе мы с Максимом потащим тебя силой.

— Ну конечно… — не поверила я. — Оставьте эти показательные выступления!

— Выметайся отсюда, — Максим на мгновение зашел в кабинет, а вышел уже с моей одеждой, которую сунул мне в руки.

— Давай, давай, — повторил Марк, одевая мои руки в рукава пальто. Максим занимался шарфом, Игорь — шапкой.

— Я сейчас закричу! — предупредила я.

— Уже не закричишь, — пообещал Грозовский и потащил меня к выходу кое-как одетую.

— Слушай, прекрати, — поправляя пальто, попросила я.

— Это ты прекрати, — посоветовал Марк перед дверью из театра. — Это не шутки, ясно? Ты трое суток не выходила из каморки, посчитай!

— Трое? — я растерянно провела рукой по лбу.

— Вот именно. В общем, все. — Он распахнул передо мной дверь и подтолкнул к выходу. — Разговор закончен.

Поскальзываясь, я вышла на крыльцо и тут же зажмурилась. Солнце — по-зимнему яркое — слепило глаза, и было странно обнаружить, что день есть не сплошной вечер с горящей посреди комнаты настольной лампой.

Морозный воздух приятно холодил щеки. Жизнь продолжалась и вне этих стен, пропитанных искусством и запахом лекарств.

Да, и недавно я вернулась домой. Вошла, поставила сумку, положила ключи, звякнув ими о полку, и двинулась к кухне, заслышав там шаги.

Мама. Тушила сигарету с улыбкой виноватой школьницы.

— Курим, — приподняла я брови.

— Нет, — протянула она, отставляя пепельницу на подоконник.

Я следила за ее манипуляциями.

— Ну как там панки и байкеры? — поинтересовалась мама. — Живы-здоровы?

— После встречи со мной? — я закатила глаза.

— Варька…

— Ладно, мам, давай без сопливых сцен, а?

— Я ничего не могу поделать со своей работой.

— Да, просто ты работаешь так, как будто у тебя нет семьи.

Мы посмотрели друг на друга. Ощетиненные, «истинные Трубецкие», как сказала бы бабушка.

— Вот черт побери, что за ребенок, даже обняться никогда не даст! — в сердцах выдохнула мама.

Я улыбнулась.

— Зато я просто патологически не умею долго злиться. Это ведь плюс, правда?

— Несомненный. — Усаживаясь на высокий стул, подметила мама.

…Я запнулась и остановилась.

— Сейчас перетащу лампу поближе, — спохватилась я, приподнимаясь с места. — И продолжим.

— Подожди. — Смирнитский выпростал руку из-под одеяла и накрыл ею книжку, лежавшую у меня на коленях. — Давай просто посидим, у тебя уже наверно и язык отсох.

— Тренировка на будущее, — улыбнулась я, но книжку все же отложила. — Кто знает, может быть, вам захочется поставить что-то из Киплинга на сцене.

— Но только не Маугли, — покачал головой Яша. — Боже упаси.

— Почему же?

— Очень боялся этого мультика в детстве.

— Тогда «Кошку, которая гуляла сама по себе», — со смехом предложила я.

— Что ж, и на роль Кошки ставить тебя?

— Почему же? — я почувствовала, как горят щеки. — У нас полная студия Кошек.

— Потому что и с кошкой у меня ассоциируешься ты, и никто иной.

— Бросьте, Яков Андреевич. А то подумают, что вы любимчиков собираете…

Я посмотрела в затянутое морозным рисунком окно.

— Вот чего я не понимаю, точнее понимаю, но не приемлю, так это твою неуверенность в себе. Как ты себя недооцениваешь, Трубецкая! И ведь не от ложной скромности, вот что самое страшное.

— Почему же? — упрямо спросила я.

— Потому что искренне не веришь в себя. То, что проглядывает сквозь маску роли и есть искренность. Твоя искренность прослеживается в каждом спектакле. Наверное, поэтому ты так хорошо играешь. И сама этого не замечаешь, точнее не хочешь замечать.

— Не раз уже от вас это слышала. И от вас, и от Марка. Но это… несправедливо, что ли.

— Почему же? — Смирнитский слегка приподнялся на подушках.

— Да потому что я ничего делаю для того, чтобы играть «так»! Не прикладываю усилий, а потому и не ощущаю, что делаю что-то действительно полезное и нужное. Получаю взамен, не отдавая.

— А ты хотела бы делать полезное? — задумчиво поинтересовался руководитель.

— Я отсрочила мечты, а не променяла их на работу официантки. Конечно, хочу. Надеюсь, это полезное не будет выражаться в своевременной доставке чая посетителям, — горько усмехнулась я.

— Вот видишь, опять! — почти обрадовано вскричал Смирнитский. Без очков он выглядел лет на пять моложе. Казался студентом. — Ты не веришь в себя. Ты не поменяла мечты, но я боюсь, что ты изменилась. И, боюсь, не сможешь…