Время пепла

Этот округ Китамара располагался дальше всех. Даже оплачивай Алис проезд на повозке, больше половины короткого зимнего дня уходило бы на дорогу – сперва среди каналов Притечья, далее по крайнему южному мосту, через черные от сажи улицы Коптильни и, наконец, широкие бульвары и площади. Обратное путешествие сулило бы пешую ночную прогулку по темноте в лютый холод. Вместо этого она сняла у одного торгового семейства койку. Продлись до весны, эта сделка съест половину очередного золотого от Дарро. Для Уллина и его друзей она притворялась, будто остановилась у родственника, подрабатывающего в медной мастерской. До подробностей никто не допытывался. Мучило лишь одно – коробку с пеплом пришлось оставить. Представлять тоскливое одиночество Дарро было невыносимо.

Зимняя тьма и стужа замедляли ток китамарской крови, но Камнерядье стало для Алис новым открытием. Она захаживала сюда и прежде, проворачивала тычки у главного фонтана и толкала на рынке краденые тряпки, но совсем иное – здесь жить. Тысячи мелочей отличали этот район от Долгогорья и вообще от знакомого города. Казалось, будто ее выселили в чужую страну. Дома издавали здесь другие звуки. Хлеб пекли не на дрожжах, а на соде. Даже привычные указатели обозначали тут иное. Она даже заблудилась, пока не доперла, что Дворцовый Холм, всю жизнь являвшийся обозначением заката, здесь стоит на востоке. Круглые инлисские физиономии попадались ей на глаза, но редко. Похоже, все местное население Камнерядья состояло из ханчей.

Здесь она была чужеземкой, а значит, могла быть кем угодно.

– И вот, значит, я, – сказала она, махнув рукой на огонь, словно там тянулись летние улицы Долгогорья, – драпаю, как сволочь, а этот молокосос-охранник вопит, и плащ на нем вздулся, как парус, потому что пояс-то мы с него стырили!

Уллин хохотал до упаду, по щекам побежали слезы. С ними сидели двое из его барака: один высокий и худой, как древесный саженец; у другого шрам оттягивал правое веко, когда он улыбался. Имен обоих Алис не помнила, хоть те раньше их называли. Они вместе расположились у ответвления переулка, закутавшись в кожу и шерсть. Дыхание испарялось белой, как облака, густотой, но Алис не чуяла холода. Уллин притащил чугунный поддон под костер, и они пожарили куски мяса на тускло-багровых угольях, а дальше жгли пучки трав, и после сладкого, душистого дыма ей стало тепло, приятно широко и пространно.

– Он сто пудов обдристался, – сказал тот, что со шрамом.

– Занятно, что ты об этом упомянул, – отозвалась Алис. – Потому как слушай, что было дальше.

Уллин откинулся к растрескавшейся от мороза стене, свесил голову на руки – выглядывал только краешек его ухмылки. Не очень понятно, к чему призывал его икающий смех, – замолчать или рассказывать дальше. Она продолжила рассказ.

Похоже, вот чем Уллин и его братва занимались долгими часами темноты: пили и обменивались байками. Ей нравилось, что в их историях содержалось поровну как подвигов в духе древних преданий, так и курьезных собственных унижений. Когда Уллин ржал над ней, это не уязвляло, поскольку и над собой он ржал точно так же. Алис дошла до той части рассказа, когда ночные горшки подобно желто-коричневой туче разверзлись над Долгогорьем и стражем, – и в это время на улице показался какой-то старик, чапавший мимо них. На нем была лисья накидка, уши закрывала расшитая шляпа. Он сердито щерился на холодрыгу или на их четверку, а может, на все сразу. Когда высокий парень отвесил небольшой поклон, старик лишь ускорил шаг. Алис видела, как Уллин подумывал о том, не отправиться ли за ним и освободить от тяжести меха и кошелька, но потом решил, что не стоит возиться.

– Ага, так твой Дарро был одиночкой? – сказал вместо этого Уллин. – Я его толком не знал, только по… – Он изобразил ладонью неопределенный жест. Когда он предупредил, что об Андомаке и работе на нее они и заикаться не будут, то был крайне серьезен. Так серьезно он еще не подходил ни к чему. А еще Уллин знал либо догадывался, чего от него хотела Алис – своего брата. И в этом не ошибался. Любая история, любой клочок жизни, прожитой Дарро и от нее сокрытой, стоил куда больше оставшегося после него золота.

Тот, что со шрамом, достал из кармана бутылочку и отпил. Пустить по кругу не предложил. Уллин сделал глубокий вдох и выдул струйку пара. На морозе его дыхание казалось осязаемым, будто из пуха.

– Помню, как-то раз я с ним шлялся, – сказал Уллин. – С год примерно назад. Как раз тогда его встретил.

Это было уже интересно. Получается, Дарро выполнял задания Андомаки только один год? Тут до нее дошло, что Уллин ждет ее реакции, и пауза чуточку затянулась.

– Да, да?

– Мы кой-чё сотворили, а после зависли в пивнухе – у каналов, в Притечье.

– Я на долбаную реку ни ногой, – сказал высокий. – Вода ее ненасытна. Я где родился – там пригодился.

– Ну а я – там, куда вызовут, – сказал Уллин. – Короче, была в том кабаке деваха – волосы черные как смоль и прямые, как нитка на катушке. Не припомню, как звали.

– Нел? – подсказала Алис.