Время подонков: хроника луганской перестройки

А дальше они рассказывали друг другу о своих семьях, особенно выделяли детей, о мелких проблемах на работе. Но постоянно беседа возвращалась к положению на Украине. Лена отказалась дальше выпивать, и ей Матвеев наливал ей одну капельку коньяка, чтобы она поддерживала компанию. И когда Матвеев произнес, что он был в Молдавии и видел молдавский национализм, она насторожилась:

– А что ты там делал?

– Сначала был в Кишиневе, потом в Дубоссарах… воевал…

– По людям стрелял?

– Стрелял, но не по людям, а по фашистам, которые гнали впереди себя на наши позиции женщин и детей. – Жестко ответил Матвеев.

– Расскажи подробнее?

– Не буду. Это страшно. Я расскажу тебе другое, что видел в Кишиневе. Там я стал свидетелем бракосочетания. Одна поэтесса, ей уже за сорок лет, разошлась с мужем, потому что он русский. Она осознала, что жила двадцать лет с оккупантом ее страны. Говорили, что у них двое детей. И их не пожалела. Но бабе хочется замуж и вот она решила выйти за памятник кесаря Стефана, который находится в Кишиневе. Были католические священники, невеста в подвенечном платье с фатой, обменялись с женихом-памятником обручальными кольцами, но кольцо с мизинца кесаря сразу же сняли, видно, золота жалко. Кто из зрителей смеялся, получил в морду от друзей невесты. Театр абсурда – такое ни Кокто, ни Ануй выдумать не смогут. А это – реальная абсурдность или абсурдный реализм.

– Я уже убедилась, что у националистов мозги свернуты набекрень, как у вчерашнего писателя.

– Этот писатель прославлял советскую власть, колхозы, космос, но нутро оставалось национал-фашистское. Я таких людей просто ненавижу. В Молдавии Михай Волонтир с экрана телевизора, на митингах кричал, что русские оккупанты. А актерскую славу ему дали советские фильмы…

– Надоела эта политика. Давай о чем-то другом?

– Давай, – Матвеев взял бутылку, где коньяка оставалось на донышке, налил себе в немного стакан и в стакан Лены. Она отрицательно замахала руками, но Матвеев ответил на ее безмолвный возглас, – последнее… А последнее – надо выпить.

– Но я напьюсь?..

– Я тебе только что рассказывал об изнанке мира. А если ты замечаешь несовершенство мира, значит ты еще не пьян. Давай по последней…

И Лена выпила последнюю каплю коньяка в этот вечер. Стало еще приятнее и тревожнее, – что же дальше? Выпивка закончилась. В голове бегали абстрактные мысли, похожие на броуновское движение и Лена решила заговорить, наконец, о том, ради чего она пришла к Матвееву. Если чувствуешь свою вину – подсказывать, что делать, – не надо. И Лена ощущала вину перед Матвеевым почти двадцать лет, и пыталась каким-то образом искупить эту вину.

– Ты, Коля, на меня до сих пор обижаешься?

– За что? – переспросил Николай, будто бы не понимая, о чем идет речь.

– Ну, за то, за прошлое… – осторожно произнесла, не зная как объяснить главное, о чем она хочет вести разговор.

– Ты имеешь в виду, учебу в институте? – снова уклончиво переспросил Матвеев, не переходя к конкретному разговору.

«Может, он не хочет вспоминать прошлое?» – мелькнуло в голове Лены, и она с досадой ответила:

– При чем здесь учеба? Помнишь, мы с тобой дружили, встречались… Или всё наше у тебя из памяти стерлось?

– Память, память… – с досадой ответил Матвеев, – иногда не стоит копаться в памяти, чтобы не наткнуться на какую-то благополучно забытую гадость.

– Ты, что считаешь наши встречи, наше прошлое, гадостью?

– Нет. Это я просто сказал общую фразу. Сожалеть о прошлом так же нецелесообразно, как и радоваться будущему. Я помню тебя, юную, милую, наивную девчонку, которая вдруг проявила какие-то чувства ко мне – человеку прошедшему армию, познавшему не только радости, но и гадости жизни. И я тебя вспоминаю всегда с чувством благодарности. Ты ж была из состоятельной семьи, твой папа руководил областью… Я даже вспоминаю, как один парень из вашего круга, сказал, что вы – патриции, а мы, – не имеющие высокопоставленных родителей, – плебеи. То есть и тогда была между нами разница.

– Коля! Зачем ты так говоришь – патриции, плебеи… Я никогда себя не относила ни к тем, ни к другим. Ты во многом не прав.

– Может и не прав. Но такие как ты, родились на этот свет на все готовое. А таким, как я пришлось бороться за место под солнцем. А солнце светит всем по-разному: место под ним имеют все, а греют руки – единицы. Чего добились те, кто имел привилегированных родителей? В лучшем случае, солнечные места в партийных и советских органах, некоторые защитили кандидатскую, но докторские диссертации не станут писать – понимают свою умственную ущербность… Но руки греют до сих пор. Ты, Лена, в этом окружении была светлым человечком… – смягчил тон Матвеев, – поэтому ты мне нравилась… – неожиданно признался он в добрых чувствах к ней. Но, как это было давно…

Лена молчала, его признание было ей не просто приятно, а теплой волной прошло в ее груди. И она, немного заикаясь, спросила:

– А как ты сейчас относишься ко мне?

– Как ко всем… Дружески.

– Как-то равнодушно ты это сказал.