Время просить прощения

Грохот выстрелов мгновенно заглушил крики и стоны людей. Противный свист проносившихся рядом пуль сменялся на еще более противный чавкающий и хлюпающий звук от попаданий в тела. Один из таких маленьких, горячих кусочков свинца достался и мне. Странно, что один. Попадание было куда-то в грудь слева, почти под ключицей резануло, ударило, и я начал падать. Я был жив и видел, что падение предстоит долгим. Сзади нас, тех, кто стоял в шеренге, была вырыта яма или ров, не знаю. Глубина была очень большой, не меньше пяти-шести метров, и на дне этого рва уже лежали тела.

Выходит, это был массовый расстрел, о которых тоже все кричали историки-патриоты, обвиняя немцев в бесчеловечности. Да, ведь нацистов обвиняли в геноциде евреев и славян. Значит, я попал сюда именно для того, чтобы своими глазами узреть то, за что русские возненавидели фашистов. Причем не только увидеть, а еще и на себе испытать это.

Я упал лицом вниз, мгновенно ощутил вонь, и рвота нахлынула с невиданной ранее силой. Меня буквально выворачивало наизнанку. Подо мной, да и вокруг лежали трупы людей, некоторые были уже тронуты разложением и вид имели откровенно страшный, как в каком-нибудь фильме о конце света с толпами зомби. Распухшие, синевато-черного цвета руки, ноги, тела сводили с ума. Увидев ребенка примерно лет пяти, растерзанного пулями в решето, я заорал. Крики были повсюду, многих, видимо, только ранило, как и меня. Но то, что произошло дальше, заставило сорвать голос и навсегда умолкнуть. Сверху, откуда падали люди, на нас полилась жидкость. Запах бензина перепутать с чем-либо тяжело, поэтому я просто замер. А когда полетели факелы, закрыл глаза.

Как они кричали… Как я кричал! Господи! Вонь поднялась такая, что, теряя сознание, я не мог заставить себя дышать. Я тоже горел, но уже не испытывал боли от этой процедуры, так как умер. Но запомнил эти ощущения навсегда, вряд ли есть хоть один человек на свете, который может рассказать о своих ощущениях во время смерти от огня…

Орал я и очнувшись в палате. Орал так, что на крик прибежали, наверное, даже те врачи, кто был дома. Мой мозг просто взрывался от пережитых эмоций, картина этой казни, в которой я участвовал в качестве жертвы, стояла перед глазами и не покидала меня.

– Санитара сюда, живо, с ремнями! – донеслось до меня.

А через минуту меня уже вязали за руки и за ноги к спинкам кровати.

– Суки, что вы делаете? Люди вы или кто? – мой крик тонул в шуме голосов взволнованных врачей. Рвался и метался, пытаясь мешать санитарам, я недолго, укол в руку, а чуть позже второй, успокоили меня.

Лекарство не приносило облегчения. Меня, скорее всего, подсадили на какие-то наркотики, с утра до вечера я был в каком-то бреду, ничего не понимал, было очень страшно осознавать себя овощем.

Ночью вернулся дед, я не понимал, что он говорит, лежал и слушал, но в какой-то момент все же сорвался и вновь нагрубил. Я просто не понимал, что вообще говорю и кому.

– Из того, что я видел, вынес только одно: обделались вы на войне знатно, не понятно, как вообще победили! Только зря страдали мирные граждане. Как всегда, армия отступает, а страдают люди! Зачем нужны такие вояки, если враг спокойно уничтожал граждан целыми селами и городами?

– Всяко было, немцы, поступая так, рассчитывали на устрашение, а получилось наоборот, – не стал возмущаться дед. – Героизма становилось все больше. Даже под Москвой… Ты просто не видел этого, а может, не хотел увидеть. А есть и другие места, где наши люди проявили невероятную стойкость для того, чтобы не просто выжить, а победить врага. Досталось всем, поэтому мы, бывшие граждане СССР, и называем эту войну народной и Отечественной! А посмотри-ка сам. Чего я тебе говорить буду?..

– Отстань от меня, старый, пожалуйста! – выдохнул я, и мир привычно померк.

Да уж, я действительно привык к этому страшному действию. Что бы ни сулило мне новое путешествие, оно отвлечет меня от реальности, которой я стал бояться больше, чем этих снов – попаданий в прошлое…

– Так, слушайте меня внимательно. Не паниковать, все получится, до вас многие переправились успешно, получится и у нас. Как подойдем к берегу, быстро покинуть баржу и залечь, рассредоточившись. Все ясно? Наши люди там держатся, нужно срочно им помочь, иначе отбивать вновь будет гораздо сложнее. Ребятки, не трусить, наше дело правое!

Слова были не просто звуком, это реальное предупреждение, ибо пока мы собирались тут, на берегу, реку здорово бомбили. Чуть в стороне находились плавающие ошметки от чего-то деревянного, их прибило волной, и это явно когда-то были кораблем.

Очутился я где-то на берегу широченной реки, лежа, как обычно, в грязи. В этот раз меня никто не пинал, не орал и даже не ругал. Мужик один, с треугольниками в петлицах, отметил только, что не мешало бы мне привести себя в порядок, но и он махнул рукой, когда приказали строиться. Хоть и косил взглядом недовольно, но более ничего не сказал.