Время просить прощения

Он стоял слева, а я – справа. Я вообще еле стою, трясун такой, что хоть стой, хоть падай, а этот чудик предлагает погеройствовать. Нет уж, это без меня.

– Нам тут сказали стоять… – замечаю я робко.

– Давай, стой, смотри в оба, я погляжу, а то командир не проверил этот этаж, а вдруг там немцы?

Я снова хотел было возмутиться, вдвоем-то не так страшно, как парень, словно извиняясь, добавил:

– Выскочит какой-нибудь фашист, будет нам с тобой кисло.

Боец поднял в руках автомат с круглым диском снизу и исчез в ближайшем дверном проеме.

Стою теперь один, где-то стреляют, уже не вздрагиваю, но страшно. Чего ведь только не слышал в будущем о Сталинграде, жуть. Вообще не понятно, что это за здание, огромное, потолки такие высокие, что в баскетбол можно играть, лестницы, опять же, широченные, явно дом нежилой, какая-нибудь контора. Остатки перил на лестнице, когда-то красивые были, ажурные, сейчас почти везде поломаны, но также, как и размеры самой лестницы, говорили о том, что дом был нежилым.

Мой напарник пропал, минут пять прошло, да и тех, кто наверх ушел, не слышно и не видно. Становилось все страшнее, желудок воет, ноги трясутся, как и руки, впрочем. Я прижался к стене и замер. Стою так, чтобы видеть любое движение рядом. Снизу, куда командир отправлял двух бойцов, послышался шум, сначала возня, а затем движение, больше похожее на шарканье ног по засыпанной песком дороге.

Винтовка у меня в руках, а ведь я даже не знаю, как из нее стрелять. Что толку от нее? Все же надо было посмотреть у кого-нибудь, как с ней правильно обращаться. Стрелять из такой я уже стрелял, да вот не заряжал ни разу, не чистил, хрен ее знает, как проверить, выстрелит или нет.

Противник появился внезапно, я даже вздрогнуть не успел. Ведь вроде ожидал, что кто-то придет, но, увидев немца, застыл. Вообще интересно, конечно. То, что передо мной, буквально в пяти метрах, был фашист, я понял как-то подсознательно, ведь сейчас все такие грязные, чумазые, что и не определишь сразу, кто есть кто. Форма от пыли и грязи похожа у всех, разве что каска сразу бросилась в глаза. Тупо глядя на этого человека, я просто разглядывал его, не в силах даже пошевелиться. Немец, увидев меня, поднял свою винтовку и направил мне в лицо. Какая же большая дырка в дуле! Кажется, я не сводил с нее взгляда целую вечность, не сразу услышав, что немец что-то говорит мне.

– А? – переспросил я.

– Ты здесь один?

Я кивнул.

– Положи винтовку и подними руки вверх! – потребовал немец негромким голосом.

Я тут же подчинился. Немец приблизился и спросил, понимаю ли я его? Это он, наверное, сделал вывод на основании моего быстрого выполнения его приказа. Я ответил, что да, понимаю. Он смотрел мне прямо в глаза, а я на него – как кролик на удава.

– Сколько вас в здании? – Фашист спокойно взял мою винтовку и осмотрел что-то на ней.

– Я не знаю, – пожал я плечами. – Меня тут оставили, а сами ушли…

– Куда? – немец спрашивал тихо и был вроде не таким уж и страшным, обычный мужик, чуть старше меня, наверное.

Такой же чумазый, как и все тут. Из-под каски виднеется челка, волосы черного цвета, не блондин, каких ими описывали позже, хотя я уже всяких немцев насмотрелся. Комплекция вроде тоже средняя, ничего такого ужасного в его виде не было, говорю же, обычный такой парень. Таких сотнями видел в Турции на отдыхе в свое время. Видно, что он подтянутый, как спортсмен, а грязная форма удивительно четко сидит, не как на мне, мешком.

Я показал наверх, заметив про себя, что как-то легко сдался, в голове было пусто, мыслей никаких. Да и плевать, может, уже домой отправлюсь скорее. Ведь, как убьют, вернусь в больницу. Там, правда, опять дед будет, скорее всего, вновь куда-нибудь засунет, но это будет потом.

Немец медленно отступил назад к лестнице и махнул рукой. Тут же снизу появились еще трое, лица злые, у одного руки все красные от крови. Вот эти уже выглядели страшнее, похожи на тех немцев, в концлагере, глаза злые и постоянно в движении.

– Альберт, ты почему не убил этого русского? – удивился именно этот, с кровавыми руками.

– Да он не опасен, Ульрих. В штаны навалил, наверняка только пригнали сюда, он и винтовку-то на предохранителе держал, представь. Да и зачем шуметь?

– Новое мясо, ясно. Но винтовку не оставляй тут.

– Хорошо. Он сказал, что русские ушли наверх, надо подниматься. Сколько их, правда, он не говорит, точнее, сказал, что не знает…

– Врет свинья… – фыркнул Ульрих.

– Я не вру, – тут же ответил я, набравшись храбрости, – правда не знаю. На берегу было много, а сюда залезли несколько человек всего, сколько точно, извините, не считал.

– Двоих мы на входе сняли, плюс этот, – рассуждал Ульрих (старший он у них, что ли?). – Наверняка отделение. Альберт, давай назад, веди сюда взвод, и пусть огнеметчик выдвигается. Наверняка придется русских выкуривать, а у Отто это хорошо получается, – и так противно улыбнулся этот Ульрих, что я сглотнул.