Время просить прощения

Танк был чуть правее меня, поэтому, чтобы укрыться немного от тех, кто спрятался за ним, я перекатываюсь в сторону. О, так нормально. Делаю несколько движений, направляясь к громадине, как она вдруг начинает движение. Вижу, как из выхлопных труб вырываются снопы дыма, а башня начинает поворачиваться в мою сторону. Наконец, я понял, что уже хватит, докину и отсюда, правда, вес немалый в руке. Дергаю кольцо и, приподнявшись на локте левой руки, широким взмахом отправляю связку гранат в танк. Прежде чем ткнуться в землю лицом, замечаю, что не попал, гранаты упали рядом, и почти сразу прогремел взрыв. Меня тряхнуло, оторвав от земли и вновь бросило вниз. Дым от разрыва немного ухудшил видимость, но все же замечаю, что танк стоит. Ползу назад, стрелять вроде не стреляют, по крайней мере в меня, и то хлеб. В окопе меня принимают уважительно, но все же сержант повздыхал, дескать, чуток точнее нужно было, только гуслю сбили танку, но он теперь хотя бы стоит, а не лезет на нас.

Отдохнуть не получилось, еще правее двигался второй танк, видимо, из него заметили, что с товарищем произошла неприятность, и начали лупить в нашу сторону. Не знаю, что за танк, я в них пока не разбираюсь, но пушка у него, как пулемет, только большой, стреляет очень часто.

Все вжимались в бруствер, боясь поднять голову. Что делать? Ситуация патовая. Немецкие стрелки вперед не лезут, танки встали, а нам их, вроде как, тоже не уничтожить. Только бы снова не заставили ползти с гранатами…

– Боец Молодцов!

Накаркал.

– Я.

– Прикрой Лебеденко, он попробует добить твоего недобитка.

Фу-у-у. Не меня заслали, а то чего-то очково как-то.

Почему просили прикрыть именно меня? Так не осталось больше никого, слева немецкая пехота почти до окопов дошла, все туда рванули, тут только я и сержант с Лебеденко. А танк уничтожить надо, так как он потерял ход, но не возможность стрелять.

Парнишка по фамилии Лебеденко полз недолго. Вскочив, как чертик из табакерки, он поднял было руку с гранатами и… Несколько раз дернувшись, его тело осталось лежать на поле. Срезали его из того второго танка, что прикрывал поврежденную машину. А ведь это моя вина, я не смог подбить этот гребаный танк, вот и гибнут сейчас парни один за другим.

– Товарищ командир, еще гранаты есть? – кричу сержанту.

– Нет, последние связали. Похоже, хана нам, ребятки, – голос сержанта дрожал.

Что делать-то? И тут правее нас в окопе раздался клич:

– В атаку, вперед!

Это я позже понял, что решение было верным, но тогда мне показалось, что кричавший сошел с ума. А по делу он был прав. Немцы один черт почти дошли, танков у них хоть и осталось всего три, из них на ходу только два, но это были танки. А подняв людей в атаку, командир добился главного: немцы дрогнули. Тот злосчастный танк, что вовсю косил нас, прикрывая раненого друга, начал пятиться, когда наша пехота полезла вперед. Немецкие стрелки давно побежали, вот и танкисты, оставшись без прикрытия, дрогнули, хоть и огрызались.

Я, на ходу подобрав выпавшую из рук убитого Лебеденко связку гранат, швырнул ее в недобитый танк. Сержант кричал, что нужно кинуть именно за башню, на моторный отсек. Это было трудно, но получилось. Орудие смолкло, так как тоже стреляло до этого, появились языки пламени, яркого, горячего. Я отбежал в сторону и залег, ожидая, что, как в кино, должны появиться танкисты. Вылез всего один. Кашляя, не разбирая дороги, пытаясь протереть глаза, он попытался сбежать к своим, но сержант ловко догнал его и ударил прикладом.

– Вперед, Молодцов, этого я свяжу сейчас, догоняй наших!

И я помчался. Впереди шел бой, но жиденький, стреляло явно небольшое количество солдат. Оставшиеся танки ушли, вернее, ушел только тот, что и мешал нам больше всех. Еще один, он был значительно дальше от нас, также кто-то сжег. Вообще картина была красивая: пять танков стоят на поле и горят, а мы, без поддержки чего-либо серьезного, гоним врага.

Очнулся от накатившего азарта, когда упал в немецкий окоп. Тот оказался мелким, едва по пояс, но я чуть ноги не переломал себе. Оказалось, споткнулся о мертвого фрица. Со всех сторон уже шла рукопашная, я опасался в нее влезать, так как вряд ли смогу справиться с кем-либо, не умею я драться. Но увидев, как нашего раненого командира душит здоровенный немец, лежа на нем, все же решился. Вспомнив, как сержант оприходовал танкиста, я перевернул в руках винтовку и, подскочив (тут и было-то всего метров десять), со всей дури опустил приклад на каску немца.

– Спасибо боец, – кивнул командир, вылезая из-под немца.

Тот был тяжелый, пришлось помочь.

– Товарищ командир, у меня винтовка сломалась, – пожаловался я.

Реально, от удара по каске немца у меня приклад треснул.

– Да вон их сколько, бери любую и скорее…

Командир тем временем зарезал своим штыком оглушенного немца.

Обведя глазами округу, точнее, место возле себя, увидел немецкую винтовку, и едва я наклонился за ней, почувствовал удар в бок. Как бревном ударили. Упав, я скорчился от боли, но орать не стал. Память подсказала, что все, амбец, такие ранения смертельны, проходили уже.