Время просить прощения

Я мыслю, значит, я живу. Неизвестно, где и когда, но, быть может, я все еще жив… Вспоминая то, что произошло, по моим меркам, только что, я радовался. Радовался тому, что там, в будущем, в своем времени, я был таким неудачником и ни разу не смог так завести толпу. Что было бы, проверни я такое там? Не дай бог, пострадал бы кто-то из обычных граждан, а такое вполне могло быть. Как же хорошо, что там у меня ничего не получалось. Хорошо, что наши люди в большинстве своем умные и добропорядочные, а не такие, как я, ублюдки неблагодарные. Но я исправлюсь, ей-богу, исправлюсь. Ведь я понял, что такое жизнь, понял, что такое честь и долг, я видел это в наших людях, а главное, я познал бесчестие и смерть.

Грязь. Грязь на лице, на теле, вообще везде и всюду. Так-так, похоже, в плен меня решили более не загонять. Интересно. Я очень этому рад и благодарен тому, кто это устроил. Но расстрел евреев, и меня в том числе, запомнился на всю жизнь, и даже, если она будет, на следующую жизнь.

Почему-то сразу начал искать глазами ту женщину, что в этом варианте должна была быть моей матерью. Но найдя и увидев ее в таком же виде, как и в прошлый раз, отвернулся. Как смотреть на… маму, в таком виде? Злость мгновенно взяла верх над моим рассудком, но сейчас только это и было необходимо.

– Вы хоть сами понимаете, что похожи на свору шакалов, или бешеных псов, а не на господ-завоевателей? – крикнул я солдатам.

Да, я прекрасно помню, чем все это закончится, но изменить что-либо тут я все равно не смогу, поэтому хотя бы посмотрю на реакцию этих представителей высшей расы.

– Что ты сказал, свинья?! – воскликнул солдат и, конечно, ударил.

Больно, но привычно, что ли. Я скривился, растирая живот, в который прилетел приклад, но старался смотреть на солдата. Я смотрел ему прямо в глаза, отчего тот, на удивление, отшатнулся.

– С оружием в руках легко бить безоружного. Я спросил у вас, псы, как вы с этим жить будете? Хотя ответ я знаю и так, мучает только один вопрос…

– И каков он? – ехидно спросил офицер, вынырнувший из-за спин солдат.

Он улыбается, он доволен, он воплощает в жизнь задачу своей гнилой партии и фюрера. Ну-ну, весело тебе, сейчас мы посмотрим, как ты будешь улыбаться!

– Где мы вас всех хоронить будем? – сплюнул я.

Короткий шаг вперед, уверенный, несмотря на боль. Солдаты, пропуская ко мне офицера, оказались у того за спиной, этим я и воспользовался. Я был на голову ниже немца, но сил мне придавала мысль о маленькой победе не так давно в лагере, поэтому я и решился. Вскинув руки фашист попытался отмахнуться, а солдаты пришли в движение, я же обвил шею врага и, приблизив лицо к лицу, выдохнул:

– Запомни меня, сука, помни даже в аду!

Меня уже пытались оттащить и пока не били, поэтому я сделал единственное, что мог сейчас: вцепился зубами в глотку немецкого офицера. Прикусив кадык, противно двигавшийся до этого перед мои глазами, я рванул так, что вырвал его напрочь. Кровь хлынула по моему лицу, застилая глаза, попадая в нос, рот и стекала вниз. Под ударами прикладов я упал. Даже не пытаясь прикрыться, я получал все новые и новые удары, постепенно теряя сознание и понимание того, где я. Но то, что я учудил, вселяло в меня уверенность о выполненной задаче. Было противно, даже мерзко, но какими были глаза этого офицера, когда я вырвал ему горло!

Сквозь какую-то пелену, умирая, я чувствовал, что и народ, который собрали тут для истребления, пришел в движение. Убьют они кого-то из солдат или нет, неважно, главное движение. Если все погибнут, то хотя бы в борьбе, а не как скот. Я по себе уже знаю, что лучше быть расстрелянным на месте, чем сожженным или замученным в лагере, как животное…

Насколько помню, это еще далеко не все, но как же во мне все меняется! Я просто чувствую себя абсолютно другим человеком, человеком с большой буквы. Да, я не сделал ничего важного или значимого, но в душе хотел бы, чтобы это было не так. Во мне зарождалось чувство мести, желание помочь, сделать что-то важное, то, что принесет пользу не кому-то конкретно, а всей стране, всему нашему многострадальному народу. Знаю, что, быть может, я завышаю себе оценку, но то, что это настоящая правда, ручаюсь. И теперь, кажется, я вполне готов к следующему.

– Так, бойцы, держимся вместе, все получится, главное, нужно верить…

Да, это Сталинград! Вон и Иван, спасший тогда меня, правда, ненадолго. Машу ему рукой, парень подходит и, уставившись на меня в упор, бросает:

– Я тебя знаю? – с удивлением в голосе спрашивает боец.

– Главное, Вань, то, что я тебя знаю. Сева! – протянул руку.

– Иван Фе…

– Держись ближе к борту, бомбить будут, – посоветовал я хорошему парню.

Может, и в этот раз мы подружимся. Удивление на его лице, конечно, было, но вопросы задавать некогда.