– Понимаю. – Он откинулся на спинку кресла и серьезно спросил: – Ты прячешься от него здесь?
Мия быстро замахала головой.
– Нет‑нет, – ответила она, спеша опровергнуть то, что он представлял себе. – Он никогда не причинял мне физической боли. Он никогда не поступил бы так. – Она тихо засмеялась при этой мысли и саркастически произнесла: – Он слишком хорошо воспитан для этого.
– Что же случилось, позволь тебя спросить?
– С чего начать? – засомневалась Мия. – У меня обнаружили рак, – просто ответила она. – Мы плыли по течению, и нас словно окатило ушатом холодной воды. Поскольку моя мать умерла от рака груди, я думала, что не выживу. – Она спокойно поглаживала пальцами подбородок. Вместе с воспоминаниями на нее нахлынул поток чувств. – Я правда думала, что умру, но не умерла. Потом был полуторамесячный курс химиотерапии. Я прошла интенсивное лечение. Не всякий может справиться с такой серьезной терапией, но она дает чуть больше шансов на выздоровление, поэтому я согласилась. Я горжусь тем, что выдержала лечение. Хотя это было тяжело, – многозначительно заметила Мия. – Очень тяжело. После этого последовал цикл облучений, у меня выпали волосы, наступила апатия. Я не ощущала большого сочувствия с его стороны, мы постепенно отдалялись друг от друга.
Мия тяжело вздохнула, сожалея о том, что направление, которое принял разговор, начинает угнетать ее.
– Некоторые пары проходят через это. – Она пожала плечами, как будто подводя итог вышесказанному. – А некоторые – нет. Однажды я пришла домой и застала его в постели с другой женщиной. Мне неудобно рассказывать тебе об этом.
– Он – идиот.
Мия бросила на Стюарта робкий взгляд и с удивлением увидела ярость в его глазах.
– Да, что ж, такое случается. Я – не первая и не последняя.
– Это его не оправдывает.
– Нет, – согласилась Мия. – Не оправдывает. – Она протянула руку, чтобы смахнуть каплю воды, стекающую вниз по стенке стакана. Внезапно она почувствовала себя очень уязвимой, словно стояла обнаженной посреди комнаты. Ей не хотелось стоять так одной. – А что у тебя? Ты женат?
Он усмехнулся:
– Я? Нет.
– А когда‑нибудь был?
– Нет. Я из тех, кто никогда не попадается на удочку.
Обескураженная его ответом, Мия отняла руку от стакана.
– Странное заявление.
– Прости. Это что‑то вроде старой присказки в нашей семье. Брат моего отца был не женат, а двое братьев моего дедушки – мы называли их необузданные шотландцы – тоже были убежденными холостяками. Боюсь, это передается по наследству.
– Ты – единственный сын в семье, я уверена, что твой отец не слишком радуется тому, что его надежды на наследника рода Макдуглас не оправдаются.
Стюарт только пожал плечами.
– Ты живешь в гостинице?
– Иногда. Но вообще до конца проекта мне сняли меблированный дом. Мы перестраиваем каретный сарай, где разместится магазин фирмы «Орвис».
– А где твой дом?
– Полагаю, там, где я живу.
– Мне кажется, ты – хозяин своей судьбы. То есть ты в любой момент можешь поехать, куда хочешь.
– Я думаю несколько иначе. Скорее, я еще не нашел места, где мне захотелось бы остаться.
«Уж не гены ли необузданных шотландцев не дают покоя их отпрыску», – подумала Мия.
Стюарт на минуту задумался, а потом добавил:
– Это не вся правда. Хребет Грейт‑Смоки‑Маунтинс…[34]
околдовал меня. – Он откинулся на спинку стула, а в его голосе послышались мелодичные нотки, свойственные рассказчикам с Юга.– Где бы я ни странствовал, будь то в Теннесси, в Джорджии или в Северной Каролине, если я в Южных Аппалачах, я знаю, что я дома. Во мне течет кровь Макдугласов, а это кровь нахлыстовиков. Мой дед обычно говорил, что наша кровь похожа на ручьи в здешних горах, и она всегда приведет нас к форели. Мне повезло больше, чем другим. Я не работаю в офисе и в городе. Я зарабатываю себе на жизнь на воде.
Для меня весна – это ручейники и поденки, веснянки, вылупляющиеся из яйца такими же крупными, как растущие на берегу дикие фиалки. Летом я отправляюсь в глушь, где нагреваются даже высокогорные ручьи, там я живу в одиночестве, хожу босиком и соблазняю приманкой недоверчивую форель. Случаются неудачи, и форель исчезает, как яркая вспышка в горах. Красные пятна смешиваются с опавшими на воду листьями. А зимой… – Он помолчал. – Зима – это время года, когда нужно заглянуть в себя. Пейзаж становится таким же серым, как дымчатый туман, и, несмотря на пронизывающий холод, я люблю ее, потому что я остаюсь один, без каякеров и любителей покататься на баллоне, без рыбаков, которые в теплую погоду баламутят воду в самых лучших местах. Я беру с собой термос с горячим кофе, жду, когда солнечные лучи прогреют маленькую заводь, и получаю в награду серебристую рыбину, которая хоть и похожа на кусок льда, но совсем живая.
Поэтому, думаю, мне придется обзавестись домом. Если бы я был женат, я бы обязательно жил в горах, среди протянувшихся на тысячи миль ручьев с форелью, протекающих между хребтов.
Мия прислушивалась к каждому слову, к каждой перемене ритма и понимала, что влюбилась.
Он потянулся через стол и взял ее за руку.
– Ты когда‑нибудь рыбачила ночью?