Время шинигами

Избегая моего взгляда, Цукуёми жестом попросил меня вытянуть руку. Он молча завязал веревку на моем запястье и затянул узел – веревка впилась мне в кожу. Я посмотрела на темную, зловеще неподвижную воду под ногами и засомневалась, была ли идея встретиться с Сусаноо удачной.

– Рэн, – сказал Цукуёми, не сводя глаз с симэнавы, – помнишь, я говорил тебе, что родился из глаза моего отца, когда он омыл его после побега из Ёми?

– Да, я читала «Кодзики», – ответила я.

– Создавая Сусаноо, наш отец совершил ошибку, – сказал он.

Я замерла.

– Какую ошибку?

– К нему прилипла Смерть из твоего царства, – Цукуёми не отводил взгляда от веревки. – Глаза моего отца были чисты, когда он вышел из Ёми, поэтому мы с сестрой не пострадали, но Сусаноо родился, покрытый тьмой Ёми.

Я моргнула, ожидая продолжения, но Цукуёми лишь уставился на меня, будто предполагал, что я закричу, или заплачу, или устрою еще одно землетрясение.

– И всё? – спросила я. – Тьма Ёми пропитала меня насквозь. Вряд ли это может меня напугать.

Цукуёми сжал губы в тонкую линию. Он смотрел куда-то мимо меня, словно тщательно взвешивал следующие слова.

– Сусаноо ведет себя не так, как положено божествам, – произнес он наконец.

– Тогда, похоже, мы поладим.

Цукуёми вздохнул.

– Я просто прошу тебя выражаться осторожнее, – сказал он. – Сусаноо может быть довольно непредсказуемым, а я не хочу, чтобы ты пострадала.

Странная искренность этой фразы заставила меня покраснеть. Я отвела взгляд, теребя распустившийся край веревки на запястье.

– Разве твоему отцу не должно быть безразлично, пострадаю ли я? – спросила я, но слова прозвучали резче, чем мне хотелось. – До тех пор, пока я не сдохну от рук чужеземцев, всё в порядке, разве нет?

Цукуёми ничего не ответил, просто потянул за веревку и шагнул в океан.

– Идем, – сказал он.

Затем отвернулся и погрузился в холодную темную воду, увлекая меня за собой.

Я зашла в океан, такой же ледяной, как моя кровь. Вода скользила между пальцев, и мне показалось, что я не плыву, а летаю в невесомости. Цукуёми с головой ушел под воду, и мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

Мимо нас не проплыла ни одна рыба, рядом не покачивалась ни одна водоросль, а по песку не сновал ни один краб. Океан был таким же темным и бесплодным, как Ёми, – ровная песчаная плоскость, внезапно обрывающаяся невидимой бездной.

Пока я осматривала бесконечную пустоту, Цукуёми погружался все ниже, утягивая меня за собой. Я почти не видела солнечного света. Казалось, будто океан затянул нас гораздо глубже, чем мы предполагали, захлопнул за нами дверь и крепко ее запер.

Тупая боль в глазах напомнила о давлении. Внезапно вода стала еще холоднее, темнота поглотила последний далекий солнечный луч. А затем океан наконец наполнился жизнью.

Мимо проплывали рыбы, сливающиеся с черными водами, в которых были видны только их белые глаза, парившие в пустоте, точно созвездия. Морские водоросли – мертвые и серые – качались на волнах, готовые рассыпаться на части. Нас обступали кораллы цвета пепла – окаменелые деревья в мрачной безмолвной чаще.

В миг, когда мы коснулись дна, песок обволок наши ноги, удерживая на месте. Я попыталась высвободить ступни, но песок сковал их, царапая песчинками мою кожу.

– Он близко, – сказал Цукуёми, и его слова казались далекими, но в то же время звучали отчетливо сквозь толщу воды.

Затем со всех сторон раздался голос – он шел от ломких водорослей, от тысяч глаз, вращающихся вокруг нас, от мерцающих проблесков солнечного света высоко над нами, похожими на далекий сон.

– Зачем вы явились сюда? – спросил он.

Звук резонировал, отражаясь от песка, отдавался дрожью в моих костях. Я оглянулась, отчаянно желая увидеть лицо обладателя столь мощного голоса.

– Брат, это я, – отозвался Цукуёми.

– У меня много братьев, – ответил голос, – и не всем здесь рады.

– Тогда выйди и взгляни на меня своими глазами, – предложил Цукуёми, скрестив руки на груди.

На какое-то время воцарилось безмолвие. Водоросли замерли, перестав раскачиваться. Мягкие волны застыли. А потом из-за коралла вышла высокая фигура.

Как и Цукуёми, Сусаноо тоже напоминал Хиро, но был гораздо холоднее.

В его глазах словно собралась вся тьма Ёми, но так казалось не из-за их цвета, а из-за глубины – при взгляде в них возникало ощущение, будто падаешь в бездну. Лицо серое и узкое, под глазами и на щеках пролегли тени, губы – безжизненно синие. Он был выше братьев, очень худой, одет в белое кимоно, которое ритмично вздымалось, будто под ним билось сердце самого океана, тяжелая ткань рукавов пульсировала, как пара крыльев, жаждущих полета.

Он встретился со мной взглядом – и мои кости сковало холодом.

– Сусаноо, это Рэн, богиня… – начал было Цукуёми.

– Я знаю, кто она, – оборвал его Сусаноо, не сводя с меня глаз. – Ты уже забыла Хируко, я смотрю? Признаю, Цукуёми получше, но ненамного.

Я сжала кулаки и дернула ногами, пытаясь высвободиться из песчаных оков, но не могла сдвинуться с места.

– Его звали Хиро, – выдавила я.