Время Сигизмунда

— Один из братьев бурсары, которого звали обычно Урвисом, огромный плечистый парень, на Св. Гавла избил меня под каким-то предлогом. Спустя пару дней, когда мы вышли за милостыней, он схватил меня за руку и повёл в костёл Девы Марии. Я думал, что отдаст меня Агате, которая там сидела, но он отдал меня в руки огромному деду, которого я прежде один раз видел, потому что он нападал на Агату за то, что попрошайничала; тот, схватив меня силой, потянул за собой, не знаю куда. К счастью, в дороге мы встретились с паном Чурили, который стал меня защищать, и велел деду отпустить меня. Но Лагус, схватив меня на плечи, убежал. На улице началась паника, братья-жаки разбежались искать меня. Дед, не в состоянии идти со мной дольше, спрятался во дворе сгоревшего дома и вбежал в заваленный погреб. Там, завязав мне рот платком и прижав рукой, чтобы я не кричал, прислушиваясь со страхом, он долго сидел надо мной; наконец, схватив меня за голову, он начал бить ею о камни.

— О, проклятый убийца! — воскликнула Магда. — Я его знаю, этого Лагуса.

Тут только она заметила, что излишне выдала своё знакомство, потому что пробощ строго поглядел на неё. Она добавила, вытирая губы фартуком:

— То есть, как если бы уже знала этого негодяя.

— Что же дальше, дитя моё? — спросил пробощ.

— Разбив мне голову, когда я обливаясь кровью упал на камни, дед высунулся из погреба, послушал и, вылезши целиком, исчез с моих глаз.

Долго я лежал бессознательный и будто оглушённый, наконец, боясь, как бы он за мной не вернулся снова, я медленно выполз из подземелья и тряпкой, которой был стянут мой рот, перевязав голову, отошёл на несколько шагов на кучу соломы и золы. Дальше я уже идти не мог и всё время боялся, как бы меня не нашёл дед; я залез в солому и золу так, что только сноп, наброшенный на голову, позволял мне чуть свободней дышать и смотреть. Наступил вечер, сумерки, потом ночь. Я слышал крики жаков на соседних улицах, но не смел выйти, чтобы меня дед не схватил, а потом, я чувствовал слабость.

Я дремал, когда меня разбудили голоса, я испугался, услышав Лагуса, который спускался в подвал. С ним был кто-то другой, возможно, еврей, но я его хорошо видеть не мог, потому что и темно было, и я всё глубже зарывался от страха. Я слышал только прерывистый разговор.

— Он тут, — сказал дед, — в подвале.

— Должно быть, успел сбежать.

— Нет, не мог убежать, потому что я ему голову хорошо разбил и, возможно, даже до крови, а так прибил, что не скоро двинется. И рот завязан.

— Лучше бы ноги и руки.

— Было нечем.

Лагус спустился в заваленное подземелье, но искал, щупал и ходил напрасно, начал ругаться. Разожгли в подвале огонь и запалили фонарь, обошли все углы, нашли немного крови на штукатурки, где я свои пальцы вытирал.

— Он сбежал, но не может быть далеко, — говорил Лагус, — он тут где-то спрятался, я его найду.

Услышав это, я перепугался.

— Какая жестокость! — воскликнула Магда. — Лишь бы только не нашёл его.

Клехи слушали и, не веря, переглядывались.

— Я вижу, он байку плетёт, а они верят, — качая головой, сказал органист, — я пошёл бы уже на пиво, напрасно бредни слушаю.

— Тихо, тихо, иди, если хочешь, — ответил магистр, прижимаясь к закрытой двери.

Мацек говорил дальше:

— Лагус вышел из подвала и, найдя отпечатки моих ног на золе, пошёл с тем другим по следу к моему укрытию. В моих глазах потемнело, я задержал дыхание, я был уверен, что меня заметят, я скрючился и закрыл глаза. Но, видно, следы закончились у кучи соломы и сгоревших снопов, сброшенных с крыши, потому что Лагус крутился, бормотал, топтался, ругался, стал ходить вправо и влево, даже несколько раз наступил на мою разбитую голову, но оттого, что я не стонал, а солома везде под ногами одинаково проминалась, он спустился наконец в постройку, долго с фонарём её осматривал, а, не найдя ничего, наконец снова вернулся к ожидающему еврею.

— Ну что?

— Нет, чёрт знает, что с ним стало. Но должен быть где-нибудь неподалёку, потому что я хорошо его ударил. Далеко не ушёл. Я тут лягу и буду ждать дня; днём, как рассветёт, здесь его найду.

Минуту ещё разговаривали, потом еврей ушёл, а Лагус остался, лёг на соломе около меня, ёрзал, вздыхал и наконец уснул. Как только я услышал его храп и удостоверился, что он спал, я выбрался, несмотря на боль и страх, из укрытия, проскользнул мимо, вырвался из двора и побежал что есть духу, упал на траву и до утра лежал. Чуть день, боясь, как бы меня снова не схватил Лагус, я стал убегать из Кракова, сам не зная куда, и попал прямо сюда.

Мальчик замолчал, пробощ, который в течение всего рассказа внимательно в него всматривался, казалось, искал в его глазах и лице доказательства всей правды повести.

— И что же ты думаешь делать? — спросил ксендз.

— Не знаю, — сказал Мацек, — пойду, пойду в свет; если бы Агата знала, что со мной стало! — шепнул он.

— Где Агата? Где её найти? — спросил ксендз.

— Она говорила мне, что будет сидеть под костёлом Девы Марии.

— А тем временем останься у меня, — прибавил задумчивый пробощ, — отдохнёшь.