Солдаты привезли с собой мощные прожекторы. Их установили на вышках, и короткими летними ночами лагерь бороздили светлые пятна, выхватывая из темноты фигуры лунатиков. Но этого показалось мало. Часовым у забора раздали фонарики, которые те, повесив на грудь, не выключали всю ночь. Разрезая серую мглу, они ослепляли приближавшихся сомнамбул, и солдат успевал, вскинув автомат, дать в воздух очередь. Выстрелы раздавались так часто, что сменявшиеся на дежурстве солдаты, привыкнув к ним, продолжали спать в казарме. В качестве средств безопасности, сомнамбулам, как прокажённым, также раздали колокольчики. Их обязали закрепить на одежде. В случае их отсутствия, лишали пищи, а при приближении стреляли на поражение. Но сомнамбулам было трудно связать одно с другим, поэтому ночь лишь изредка разрезал звон колокольчика, и от этой идеи пришлось вскоре отказаться.
Лето было в разгаре, только-только сошёл на нет полярный день. По тундре лениво бродили стада рыжевато-коричневых, уже начавших линять, оленей, а сытые волки провожали их ленивыми взглядами скошенных глаз. Сомнамбул в лагере становилось всё больше. Выбравшись из домов, они лежали на разогретых солнцем валунах, располагались в их тени, прислонившись спинами к граниту, а молодые пары тут же на песке не стеснялись заниматься любовью. А почему нет? Это дело привычки. Они охали, стонали, совершая заученные, доведённые до автоматизма, движения - поглощённые собой среди таких же аутистов, занятых созерцанием собственных снов. Все вокруг им были безразличны - на них никто не обращал внимания. И только поглядывавшего на них изредка учителя, это наталкивало на размышления. Он думал, что сон не убивает полового влечения, с чем безусловно согласится любой мужчина, испытывавший утреннюю эрекцию, во сне можно заниматься сексом, как и рожать, дают же наркоз при кесаревом сечении, а значит, популяция сомнамбул имеет возможность воспроизводиться. С точки зрения дарвинизма этот подвид гомо сапиенса вполне жизнеспособен, имея все шансы дать новый побег на древе эволюции. Существуют же ленивцы, те ещё сони, да и кошачьи три четверти жизни проводят во сне. Да, сомнамбулы могут занять свою экологическую нишу, если только их не уничтожат. А к этому всё идёт. Учитель стыдливо отрывал взгляд от молодых пар, переводя его на бесцельно круживших по берегу сомнамбул, которые передвигались ощупью, часто на четвереньках, но большинство, словно караул без оружия, странно вышагивая взад-вперёд. На плечи им то и дело садились крикливые чайки, продолжавшие махать крыльями, и слетавшие вбок через несколько шагов. Случалось, лунатики натыкались друг на друга, обхватив руками, как борцы, вместе падали, но, сцепившись, лежали недолго. Пребывая каждый в своём сне, подменившем им общую реальность, они быстро, как только могли сомнамбулы, поднимались и расходились. Каждый шёл по берегу своей дорогой, как и в собственном сне. Тут они не отличались от полноценных членов общества, которыми являлись в прошлом, пока ещё не были больны. И тогда, совершая привычные действия, они жили внутри себя, каждый в своей капсуле, а во сне оставались наедине с собой.
- Живые мертвецы, - наблюдая за ними, вздохнул священник. - Рабы божьи, чистые души, но мертвецы, как это ни прискорбно.
- Мертвецы? - неожиданно вскинулся учитель, гревшийся рядом на солнце. - А может, это мы живые трупы? Может, у них сильно развито воображение, которое не даёт им покоя? Как у писателей или художников. А мы просто серые посредственности?
- Ну вы сравнили! Скажите ещё, что они пребывают в параллельной реальности.
- А почему нет?
- Ну да, как наркоманы. Расширенное сознание и всё такое. Знаем, навидались, таких много потом в церковь приходит.
Учитель сжал губы.
- А я вам говорю, дело в развитом воображении.
- Воспалённом, разве что. Посмотрите на этих несчастных, потерявших разум и сам человеческий облик. Ну какие они художники? Сами-то верите в этот бред?
Учитель отвернулся.
- Странно всё-таки слышать подобное от святого отца.
- Да какой из меня святой отец! - с неожиданной горечью воскликнул священник. - Вы правильно заметили, нет у меня к ним ни жалости, ни сострадания. Раньше были, я даже рясу для них изрезал. А сейчас остался один только страх за себя. Всё во мне лагерь перевернул, всю душу.
- Так зачем вы сюда пришли?
- Понимаю, из гордыни. Думал, пастырь, первый среди равных, значит, выдержу. - Он махнул рукой. - И за это мне перед богом отвечать. - Учитель открыл, было, рот, но промолчал. - А ещё хотел перед богом выслужиться, мол, вот какой я герой, ничего не побоюсь, всё сделаю в его славу. А богу служить надо, а не выслуживаться, он ведь и сам всё видит. А теперь и мне глаза открылись - какой из меня священник. Если выберемся отсюда, уйду в мир, это я твёрдо решил. Буду воду таскать и за скотиной убираться, раз на большее не способен.
- Не будете, святой отец, мы отсюда не выберемся.
Священник уставился в морскую даль.
- А может и так. Вы к этому готовы?
- Готов.