- Да-да, конечно. - Учитель оторвался от окна. - Нелепая, однако, ситуация - оказаться среди умалишённых, - растянулся он на продавленной железной кровати. - Но знаете, меня и раньше не покидало ощущение, что я в сумасшедшем доме. - Он насмешливо скривил губы. - Представьте, один нормальный, а вокруг чокнутые. У вас такое бывало?
- Нет.
- Счастливец! А я давно живу в театре абсурда. Взять хотя бы ровесников - у всех крыша едет. Даже у мужчин, а про женщин уж и говорить нечего. К нашему возрасту трудно сохранить здоровье, а психическое и подавно.
Священник хихикнул в кулак.
- Значит, вам здесь легче.
- В определённом смысле да. Ну ничего, скоро и вы привыкнете.
Учитель отвернулся к стене, и ржавые пружины в кровати угрожающе завизжали.
Прошёл день, и охранника, пристрелившего собак, доставили в лагерь. Надо отдать должное, полицейские работали оперативно. Мест уже не хватало, и его поселили в уже набитом битком доме. Бывший охранник ничем не выделялся, также спал на срочно устроенных для него высоких нарах, с которых пару раз свалился, не обратив внимания ни на посиневшие сразу ушибы, ни на сочившуюся из ссадин кровь, а в остальное время с соседями, чьё существование оставалось для него тайной, шатался по залитому солнцем побережью. Несколько раз его замечали священник с учителем, но ни о какой месте, речь, естественно, уже не шла.
- Грустно всё это, - только и заметил священник.
- Чертовски, - тихо откликнулся учитель.
В отличие от остальных сомнамбул, с охранником их связывало личное - бешеная неприязнь, презрение, злость, уступившие место жалости, так что им было трудно смотреть на сгорбившуюся фигуру, потухшие глаза, с характерным отрешённым взглядом, и они, не сговариваясь, отворачивались. Между тем учитель как в воду глядел: их со священником вирус не брал. И таких в лагере оказалось несколько. Одушевляя болезнь, учитель первое время думал, что скоро пробьёт и его час, что лунатизм забавляется, играя с ним, как кошка с мышкой, откладывая исполнение вынесенного приговора на потом. Но шло время, "потом" всё не наступало, и постепенно он укрепился в мысли, что вирус пощадил его.
- А ведь мы с вами счастливчики, святой отец, - сказал как-то он, - считайте, в сорочке родились.
- Не сглазьте, - ответил священник, думавший о том же.
- Тьфу-тьфу, я не суеверный, - насмешливо постучал по дереву учитель. - А священнику им быть и вовсе не пристало.
- В пятый раз говорю, не называйте меня так.
- О, забыл! Вы же скинули рясу, ходите в одних подштанниках. Подряснике, простите, но какая разница, главное, скоро этот ад кончится.
- Для нас?
- Для всех. Раз некоторых болезнь не тронула, значит, она излечима.
- Сомнительное утверждение. Чума тоже не всех косила.
- Но от чумы умирали, а от лунатизма нет. Ergo, как чума у некоторых проходила, если больной не успевал до этого отдать концы, так и лунатизм у всех пройдёт. Вопрос времени.
- Жизнь тоже вопрос времени, - вздохнул священник. - А вы, однако, оптимист, не замечал.
От бесполезного заключения в лагере оба находились на грани нервного срыва. Мучаясь бессонницей, учитель затевал ночами теологические споры, от которых священник поначалу отмахивался, но постепенно втягивался, сам не замечая как.
- Ну это уж совсем кощунство, - выходил он из себя, - упрекать бога за его творение! Скажите спасибо, хоть так вышло, живёте же. А почему так, а не иначе, нам не ведомо.
- Да, бросьте, святой отец, разве это жизнь? Муравьи и тля тоже живут. Так хотя бы ни о чём не задумываются. Им в этом отказано. А нам? - Священник засопел, дав себе слово молчать. Учитель заскрежетал пружинами железной кровати. - Я знаю, думаете: ах, какой он святотатец! Но это ещё что, я и похлеще могу. Вот вам не кажется, что бог тоже сомнамбула? Нет-нет, постойте, не машите руками. Разве не так? Он видит мир во сне, однако не может им управлять. Всё течёт само собой, без его участия, и это его оправдывает, он не виноват во всех бесстыдствах, преступлениях, глупостях, потому что у него нет возможности вмешаться. Для него это всего лишь сон. А во сне как во сне. Возможно, он даже сопереживает, послал же своего сына, значит, ему всё-таки не безразлично, чем закончится сон. Но как его исправишь? Сон же! Даже сына своего, плоть от плоти, не уберёг, что же говорить о нас грешных...
- Вы нарочно издеваетесь?
Учитель виновато улыбнулся.
- Наверно, меня бес крутит.
- Не иначе как.
Сквозь щели в дощатой стене луна бросала на одеяло узкие полоски света. Учитель провёл по ним ладонью, разглядывая на руке узловатые, набухшие вены.
- Не буду спорить, святой отец. Ведём мы бестолковые, пустые разговоры. Делать нечего, вот и жалим друг друга.
- Вы жалите.
- Ну, хорошо, пусть я. Разве это что-то меняет? Вот пахарю и одной мыслишки в голову не залетит, знай, вкалывает, а бездельников, вроде нас, хлебом не корми, дай выговориться. Только знаем не больше пахаря - ничего не знаем. - Учитель вздохнул. - Хоть бы вирус подцепить.
Надувшийся, было, священник встрепенулся.
- А это ещё зачем? Жить надоело?