- Ну, тогда мне просто грех ныть. - Священник усмехнулся в свою клочковатую бороду. - Пойдёмте в дом, мне прихожане целую корзину снеди прислали.
Учитель легко поднялся на ноги, словно доказывая себе, что он парень хоть куда, и ещё на многое способен. Утверждая, что готов к худшему, он лукавил. Каждое утро, просыпаясь, он долго не открывал глаза, прислушиваясь к себе, искал признаки болезни. Вставать он не торопился, идти всё равно было некуда, к тому же он долго не мог найти в себе силы посмотреть на часы. Сколько он спал? Он старался определить время по бившему в окно солнцу, потом, досчитав до десяти, резко поворачивался и с колотившемся сердцем уставлялся на будильник. Нет, как всегда восемь часов. Он спал так всю жизнь. Значит, ничего не поменялось. Судьба подарила ему ещё день. Целый день! Жить, жить! Даже в лагере, даже среди сомнамбул. Сбросив одеяло, учитель рывком вскакивал на ноги. Священник к этому времени обычно уже возился около дома, готовя завтрак или развешивал на верёвке выстиранное в океане бельё.
- Я сегодня не расхаживал ночью? - бодро спрашивал учитель, зная ответ, отчего на сердце делалось легко.
- Со мной вас точно не было, - неизменно улыбался священник, собирая морщинки возле глаз.
- А жизнь-то, святой отец, налаживается.
- Ничего, жить можно. А вы, однако, соня. Я вот пятью часами ограничиваюсь.
- Соня? Так это с кем сравнивать. Старикам не спится, видать, грехи считают, а я ещё молод, даже не пенсионер.
Священник засмеялся, тряся клочковатой бородкой.
В полдень на городскую площадь стали регулярно приземляться грузовые вертолёты, и посаженные в карантин выстраивались к ним в длинные очереди. Открыв люки, из вертолётов выбрасывали прямо на брусчатку консервы, крупы, мыло, едкую, дезинфицирующую жидкость, чтобы, соблюдая гигиену, поливать ею улицы, вина во флягах, свёртки с патронами в промасленной бумаге, булки в целлофановых пакетах, которые вырастали в небольшие горки, а, когда их поток иссякал, лётчики, не дожидаясь, пока продукты начнут разбирать, заводили моторы. Бешено крутившиеся лопасти гнали на очередь волну тёплого воздуха, сбивая шляпы и задирая юбки, которые женщины, придерживали руками, а потом, ложась набок, машины уносились прочь. Тогда горожане бросались на продукты. Никакого порядка не соблюдалось, отталкивая друг друга, они, лезли вперёд, а, стоявшие в оцеплении полицейские равнодушно наблюдали за этим.
- Как свиньи, - раз процедил один из них, брезгливо отвернувшись.
- У корыта с помоями, - поддержал его стоявший рядом. - Те тоже поросят не пропускают.
Оба были из деревни, и пошли в полицию, соблазнившись властью. В дележе, происходившем на их глазах, полицейские не участвовали, это было ниже их достоинства, однако в накладе не оставались - по сложившемуся закону, каждый должен был им что-то оставить. Когда продукты заканчивались, площадь быстро пустела. Все разносили их по домам, как мыши по норам. А чем ещё им оставалось заняться? Не обсуждать же в которой раз своё положение, нет уж, увольте, и без этого тошно.
Карантин наложил на каждого свой отпечаток. Не выдерживая изоляции, многие стали прикладываться к бутылке. А когда спиртное кончалось, грабили ближайший магазин. Собирались и стихийные шайки, громившие винные склады. Мэр был бессилен. Вначале он пробовал наказывать грабителей, но, когда среди них оказался полицейский, махнул рукой. Прибывшие с большой земли солдаты тоже закрывали на это глаза. Город был не их, он походил скорее на захваченный, в котором они чувствовали себя чужаками, и его дальнейшая судьба их совершенно не интересовала. Немаловажную роль играло и то, что грабители делились с солдатами своими трофеями. Мэр понимал, что продолжаться так долго не могло, но что было делать, людям нужно как-то жить, а алкоголь не самое страшное. Подвыпив, некоторые выносили во двор все свои продукты и спиртное, устраивая бессрочный пикник, на который зазывали всех желающих. Но собирались от силы двое-трое: из страха перед всепроникающим вирусом, горожане предпочитали одиночество. Но всё равно не убереглись. Охранявшие лагерь работали посменно, возвращаясь на отдых к семьям, и, стоило одному заболеть, как волна сомнамбулизма снова накрыла город. Принесшим заразу оказался тот самый охранник с наглыми глазами, пристреливший собак. Охранник держался от сомнамбул как можно дальше, был чертовски осторожен, но вирус оказался коварнее, чем он предполагал. Охранник жил один, но соседи, бывшие настороже, разглядели ставшие уже столь привычными симптомы. Охранника чуть было не растерзали. Окружив его бредущего по улице походкой лунатика, стали с криками - чего в них было больше: злости или отчаяния? - швырять в него издали палки и камни. Но подойти к нему так никто и не решился. Как и многих впоследствии, от ярости толпы его спас страх заразиться.
Священник, несколько дней не видевший этого охранника на лагерной вышке, догадался в чём дело. Чтобы проверить своё предположение, он направился к железным воротам. Из КПП никто не показался.