— Бывший полицейский, — уточнил Том. — Вот что, я увидел в окно двух детей… Вы… вы мать… то есть, фактически? — спросил он поспешно, употребив казенное слово, на случай, если она все-таки няня.
— Да, — ответила она, — я мать.
— Я, кажется, видел, как вашего сына столкнули в воду, и спустился проверить, не нужна ли помощь, но его нигде не было.
— Да что вы, — удивилась она, — не может быть! Я его только что уложила. Джесси? Да, только что уложила. Давайте проверю на всякий случай, — добавила она рассеянно.
— Можно? Простите меня за… — Он имел в виду беспорядок в одежде.
Женщина тихонько засмеялась.
— Минутку. — И скрылась в комнате.
Вход был расположен под углом, и не видно было, что делается в квартире. Том стоял и ждал. В наступившей тишине он услышал, как за стеной сосед играет на виолончели. Нет, вряд ли это Бах. Что-то незнакомое. И вновь показалось прелестное лицо, обрамленное темными волосами, опрятная блузка.
— Нет, — сказала женщина. — Все хорошо, он уже спит. Стоит ему добраться до постели — сразу засыпает без задних ног.
— А ваша дочка?
— Это, должно быть, соседские дети. — Она кивнула — или вздрогнула?
— Так это не ваша дочка?
— Моя дочка умерла, — произнесла она отчетливо.
— Ох, — вырвалось у Тома. Но ведь мистер Томелти говорил… — Ох, — повторил он, — простите меня, умоляю. Ради всего святого, простите, миссис… миссис…
— Я вернула девичью фамилию, — пояснила она. — Макналти. Не знаю, кто я теперь, миссис или мисс.
— А ваш… — Вопрос щекотливый, подумал Том. Он хотел сказать “муж”, но времена теперь другие — кто его знает, как правильно. Спутник? Теперь он говорил с ней как детектив. Он и есть детектив. На покое.
— Зайдете на минутку, мистер Кеттл?
— Я? К вам?
— Да. — Она снова рассмеялась. — Мистер Томелти мне рассказывал, кто вы. Мне нужно с вами поговорить. Просто необходимо.
— Зайду, конечно. Что за вопрос, — отозвался Том. — Ради Бога.
И он последовал за ней. В комнате оказалось два окна с видом на море, как он и предполагал. Комната, судя по всему, располагалась не в башне — башня, если он не ошибся, начиналась с дальней стены, а здесь была основная часть замка, над квартирой Томелти.
— Садитесь. Устраивайтесь здесь. — Она указала на мягкое кресло с подушками. Рядом на журнальном столике лежали трубка и кисет. Вряд ли это ее вещи.
— А джентльмен, который здесь живет, — начал Том — возможно, с этого стоило начать, — его сейчас нет?
— Вы про кого? А-а, про папу?
— Ах, так это ваш отец, — отозвался Том веско, словно разгадал тайну.
— Разве мистер Томелти вам не сказал?
— Он, похоже, не знал. Ну, он… простите, это у меня старая привычка, задавать слишком много вопросов.
— Господи, это я, похоже, ему не сказала! Боже, он, наверное… Это я сглупила. Нет, папа в городе. Но как раз поэтому мне и нужно с вами поговорить.
— Почему?
— Потому что вы задаете вопросы. Потому что вы полицейский.
Живая, обаятельная женщина и, по всему видно, простая в общении. Вся как на ладони. Как раскрытая книга — и он прилежно читал. Говорила она прямо, без обиняков. Уж не послышался ли ему чуть заметный акцент уроженки Слайго? Теперь, при ярком свете лампы, он разглядел, что ей лет тридцать — тридцать пять. Было в ней что-то от леди Лавери с банкнот Ирландии[32].
— Вы артистка? — спросил Том.
— Артист, — поправила она без тени недовольства.
Том не знал, для чего она это сказала, понял лишь, что его поправили, мягко и вежливо, что его ненавязчиво перевоспитывают. Точь-в-точь как Винни, которая мечтала его осовременить. Славная она все-таки, эта миссис или мисс Макналти. Кто бы мог перед ней устоять? Ему стало вдруг радостно, что он здесь, в этой комнате, несмотря на ее страшные слова о дочери. Вопреки всему он почувствовал, будто здесь он дома, будто он и есть ее отец и только что вернулся из города, куда ездил по непонятным делам.