Во-первых, совершенный военный успех оказался бы для Киевской Руси смертельным. Вся государственность Руси зижделась на торговле с Византией. Центром и естественным распорядителем в этой торговле являлся Киев. Появление дополнительно к этой торговой системе, еще и Волжского транзита, раскрывавшего сквозной торговый путь из Балтики на Каспий и страны Центральной Азии – путь не менее с экономической точки зрения привлекательный (если не более!) – создавало фундаментальное основание для, так сказать, «утяжеления» (до максимума) севера Руси. Новгород, который немедленно установил бы контроль над этим транзитом, получил бы возможность выйти из состава Древнерусского государства, которое оказалось бы просто разорвано между двумя центрами притяжения. Таким образом, наличие сильной Волжской Булгарии оказалось промыслительным. Со временем это поймет и Владимир Святославич, который предпочтет «забыть» о перспективах торговли с Центральной Азией. Пройдет еще век, даже чуть менее века, и из-за нашествия тюрков, из-за приостановки торговли в Восточном Средиземноморье Великий шелковый путь сам развернется через Каспий и Волгу в поисках выхода из созданного тюрками тупика. Это обстоятельство окажется исключительно благоприятным для Новгородской и Суздальной Руси, а равно и для Северной Европы, но уничтожит находившуюся в тяжелом периоде структурного кризиса Киевскую Русь.
Во-вторых, столкновение с Булгарией обострило религиозную обстановку в самой Руси. А в ней отнюдь не все было спокойно. Введенный Владимиром Святославичем, очевидно, как компромиссный, но с установкой на унификацию религии языческих окраин, культ «обновленного язычества» обрел опасные экстремистские формы. Впрочем, язычество в целом склонно к экзотике и экстремизму, особенно в периоды упадка[41]
. В летописи рассказывается о случае, имевшем место в Киеве в 983 году. Во время большого жертвоприношения был брошен жребий, кого из киевлян следует принести в жертву в благодарность за победу над ятвягами. Жребий пал на сына одного варяга, о котором известно, что он «пришел… из Греческой земли и исповедовал христианскую веру». Сын также был христианином. Однако попытки осуществить жертвоприношение натолкнулись на категорическое и отчаянное сопротивление. Варяг и его сын погибли в собственном доме, отказавшись принимать участие в языческих обрядах. Предание сохранило имена этих христиан – Федор Варяг и его сын Иоанн. Сохранилась память и о конкретном месте трагедии – двор их стоял там, где вскоре была воздвигнута церковь Пресвятой Богородицы, известная как Десятинная.Человеческие жертвоприношения – явление отнюдь не обязательное, но нередко встречающееся в языческих религиозных культах. Обычно такие исключительные обряды проводятся в исключительных же случаях. Случаются они и у высококультурных, но исповедующих язычество, народов. Известно, что Фемистокл и афиняне совершили обряд человеческих жертвоприношений перед Саламинской битвой, исход которой для древних греков поистине являлся вопросом жизни и смерти Эллады. На Руси языческой до начала 980-х годов ничего не известно о человеческих жертвоприношениях непосредственно. Есть, правда, свидетельство византийского автора Маврикия в «Стратегиконе» о том, что жены славянские во время похорон своих мужей изъявляли порой желание последовать в «страну мертвых». Тогда они либо сами осуществляли задуманное, иногда даже добровольно входили в погребальный костер, иногда им помогали. На эту тему есть весьма подробный и живописный рассказ Ибн-Фадлана, описывавшего похороны одного из русов в начале X века: одна из жен умершего решилась добровольно последовать за ним и к этому тщательно готовилась. Но все же назвать это типичным жертвоприношением нельзя. Кроме того, присутствует обязательное условие добровольности. О том же пишет и арабский географ Ибн Руст и историк Аль-Масуди.