Время вестников (сборник): Законы заблуждений. Большая охота. Время вестников

Молодёжь поддержала красавчика Монсара одобрительными возгласами. Казаков, прекрасно знающий, как именно обстоят дела у короля Ричарда с пылкостью чувств, ехидно ухмыльнулся в ожидании, что вот сейчас выступят с возражениями либо язвительный де Фуа, либо красноречивый Хайме де Транкавель. Однако, к его удивлению, оба промолчали. Де Фуа только усмехнулся при словах о «дьявольском промысле», а на лице Хайме появилось странное выражение, словно бы его внезапно поразила очень скверная мысль. Дискуссия увяла сама собой, каждая из сторон осталась при своём мнении.

— Интересно всё же, какого-такого вы там, ребята, болтаетесь, как цветок в проруби, — бормотал сквозь зубы Казаков, стягивая через голову нижнюю рубаху и ёжась от прикосновения ледяной влаги. — Или прав Оливье насчёт заложников, или таки шеф касательно Ричарда. А только хоть так, хоть эдак выйдет не к добру… Ну, раз-два!.. Pater noster, qui es in caelis, sanctificatur nomen tuum, adveniat reginum tuum…

Будучи «условно православным» (крещён, но скептик), Казаков в том мире помнил «Отче наш» довольно смутно. А здесь— удивительное дело, точёные латинские фонемы прочно легли в память и легко слетали с языка, молитвой оказалось удобно и задать ритм телу, и очистить мозг для раздумий. Да и норманно-франкский давался всё легче и легче. Временами бывший техник КБ Камова с некоторым ужасом ловил себя на том, что, бывает, и думать начинает на здешнем… Под навесом у караулки показались две грузные фигуры. Привалясь к притолоке, кипрские стражники с ленивым интересом наблюдали, как чокнутый франкский барон крутится полуголым на крепостной стене, бормоча притом невнятную латынь.

— Эй, Георгос, — сказал усач своему напарнику. — Помнишь, чего нам сотник говорил о дервишах? Такие фанатики у арабов. Когда молятся своему богу, дёргаются, вроде как в падучей?

— Ну.

— Вот тебе и ну. Смотри: у франков такие тоже есть.

…После молитвы, как обычно, последовала трапеза, а за трапезой настало пустое, бездельное время. По случаю скверной погоды на воздух никто не спешил, ни торговцев, ни визитёров не появилось, и две дюжины изнывающих от безделья здоровых мужчин разгоняли тоску кто во что горазд. Большинство вновь залезло под пледы и плащи. За столом сосредоточенно подъедал остатки завтрака шевалье Теодор Чиворт, флегматичный и добродушный малый, с лёгкой руки Казакова переименованный в Тедди-Медведя. На другом конце стола человек семь, сгрудившись плотной кучкой, сосредоточенно метали кости. На горке вытертых шкур и пледов устроился Нерио Гонзальконе — третий сын родовитого итальянского вельможи, уникальное существо вроде американского ленивца, способное то сутками обходиться без сна, то беспробудно храпящее с ночи до утра и с утра до вечера, но так или иначе избегающее любой физической работы. Сейчас существо бодрствовало, подбирая на заунывно бренчащей виоле тоскливый мотивчик. Инструмент с опасностью для жизни спасли с «Жемчужины».

Привалившись плечом к холодной стене, подле окна в одиночестве стоял мрачный Хайме, безучастно созерцая далёкий горизонт. Его милость Ангерран валялся на лежаке, уложив ноги в потёртых сапогах на низкую спинку, и, казалось, спал.

— Тедди! — окликнул Казаков. — Кончил бы ты жрать.

— Сё есть гармонии рецепт простой: в счастливые часы, свободные от битвы, я укрепляю тело сытною едой — иль дух креплю горячею молитвой, — продекламировал шевалье, назидательно уставив в потолок обглоданную кость.

— Талант! — восхитился барон де Шательро. — Сам сочинил?!

Тедди помотал головой и показал костью на Нерио. Итальянец в ответ привстал и вежливо поклонился, взяв притом сложный аккорд на струнах виолы.

— Тогда неинтересно, — буркнул Серж, слез со своего лежака и пошёл к Хайме.

— Всё по-прежнему. Крутятся на месте, ближе не суются, — сказал он, имея в виду корабли. — Ждём-пождем у моря погоды.

Хайме отворотил наконец свой гордый профиль от заоконных далей и обратил внимание на собеседника. Нехороший был взгляд у Транкавеля, прицельный, оценивающий. Казаков моментально пожалел, что полез с беседой. «Вот сейчас скажет: есть, мол, одно дельце, но только между нами, — подумал он. — И проистекут из этого междусобойчика неприятности многие…»

— Серж, — негромко и с оглядкой сказал Хайме. — Нам надо поговорить. Но так, чтоб никто не слышал. Только ты и я, понятно?

Казаков состроил горестную гримасу.

— Так и знал, — вздохнул он. — Прогуляемся на стену? Для вящего уединения?

— Не обязательно. Здесь полно чужих ушей, но большинство слышит лишь самое себя. Просто говори потише.

— Ладно. И что там у тебя… Хотя постой, сам угадаю. Тебе наскучило в здешних гостях. Собираешься уйти не прощаясь?

Хайме задрал бровь и поинтересовался на полном серьёзе:

— Умеешь читать чужие мысли?

— Боже упаси, — хмыкнул Серж. — Колдовство, мой юный друг, это твоя привилегия. Мы люди простые, таким тонкостям не обучены… Наша сила в логике. Ну сам подумай: о чём ещё могут секретничать двое заключённых?