Барбаросса рвал и метал, но ничего не мог поделать — итальянцы распоряжались его казной, снабжали императора средствами на Крестовый Поход и сидели с ним за одним столом. Стоило тратить жизнь на покорение страны, чтобы твой же отпрыск восхищался побеждёнными!
— Сегодня должность посланника у нас исполняет Мишель, — объяснил мессир фон Райхерт. — Ему позарез приспичило потолкаться среди придворных, глазея на настоящего сарацина.
— Девку свою ему повидать приспичило, — хмыкнув, уверенно заявил Мак-Лауд. — Спорим, до ночи не вернётся? Кстати, есть хочешь? У нас сегодня будет настоящая баранина. Сам покупал. Если старая карга Лугареция не зажарила мясо до угольков, то так и быть, объедки и кости — твои.
После двух голодных месяцев в азиатских степях вопрос «есть хочешь?» мог расцениваться только как утончённое издевательство. Или как образчик специфического шотландского юмора.
— Щедрый ты наш. Смотри, при Мишеле не назови его прекрасную даму «девкой», — ядовито посоветовал барон Мелвих, заслужив в ответ снисходительное ворчание. Подразумевающее: «Я, может, и сумасброд, но ума покуда не лишился».
«Никогда не знаешь, что способны выкинуть ближние твои. Не угадаешь, что они скрывают, — размышлял Гунтер, шагая через многолюдный шумный лагерь к биваку маленькой компании, старавшейся держаться вместе. — Всё их Средневековье — один огромный карнавал. Марди Гра евразийского размаха. И нет никакой гарантии, что под снятой маской не прячется ещё одна. Взять, к примеру, Дугала. Данни, как он теперь почему-то предпочитает себя называть. Мы-то думали: случайный попутчик, дикарь с высот Хайленда. А он — свой человек для де Фуа, для д'Ибелена и для Конрада Монферратского, который, как говорят, рвётся в короли Святой Земли. И выясняется, что и в Лондон Дугала занесло отнюдь не случайно, и в охране Лоншана он служил не заради выгоды, и сейчас вовсе не к Иерусалиму стремится, а в Тир… По крайней мере, уверяет, якобы добирается в Тир, к Конраду. Может, лжёт. Пойди, разгадай, что у кельта на уме. Наша встреча в Византии была для него только удобным предлогом, а в Константинополь ему требовалось по собственным загадочным делам. Он исполнил своё поручение и уехал. Причём очень тихонько уехал, улизнул, затесавшись в армию Барбароссы. Барон Ибелен, если я не ошибаюсь, не мог дождаться, когда Дугал со своим семейством покинет итальянский квартал. Семейство ещё это… Раз — и человек умудрился обзавестись женой и парой приёмных детишек. Вроде как брошенных щенков на улице подобрал и заботится о них по мере сил. А в ответ леди Агнесса и мальчики его искренне обожают… Интересно, как там поживает Елена?..»
Что поразило мессира фон Райхерта, так это количество женщин и детей, сопровождающих германскую армию. Собирая своё воинство, император Барбаросса учёл досадный опыт предшествующих Походов, поставив строжайшее условие: крест примут лишь те, кто в силах внести три марки серебром за себя и своих спутников. Также настоятельно рекомендовалось оставить невест и жён дома, молиться в ожидании благополучного возвращения рыцарей из Похода. С последним требованием многие крестоносцы не смирились. И теперь дамы — благородные и не слишком — катили в обозе вслед за армией, терпя лишения наравне с мужчинами, умудряясь прямо в дороге давать жизнь новым поколениям, приторговывая трофеями, сплетничая и ничуть не унывая. Леди Агнесса умудрилась даже создать нечто вроде общества дам и девиц ромейского происхождения, помогавших друг другу в трудном пути и собиравшихся вечерами поболтать вокруг костра.
Движимая собственность семейства Мак-Лауд — вместительный фургон на огромных колёсах, сколоченных из нескольких широких досок — приткнулся в одном из распадков, где было потеплее. Рядом с повозкой, пофыркивая и мотая гривами, бродила четвёрка распряжённых тяжеловозов, деловито пощипывающих молодую траву. Дымил костерок, жарился пресловутый баран, рядом хлопотала Лугареция, служанка кирии Агнессы — ворчливая и деловитая особа средних лет, уроженка греческого города Лепанто. Благородная леди сидела около фургона на свёрнутых попонах, прилежно возясь с каким-то рукоделием. Из-за своей полосатой сарацинской накидки, тёмных кос и огромных золотых серёг кольцами она напомнила мессиру фон Райхерту цыганку рядом с кибиткой.
…Агнесса, с чем соглашались все её знакомые, была удивительным созданием. Настолько беспомощным, беззащитным и трогательным в своей неумелости, что любой охотно кидался исполнять её просьбы. Агнесса была безупречно вежлива и приветлива со всеми без исключения, от пленных сарацин до императорских свитских. Её попытки хозяйничать были умилительны и обречены на провал. Когда Агнесса попыталась самостоятельно развести костёр, она чуть не подпалила шатры по соседству. Её стряпню не смогли одолеть даже Мак-Лауд и бродячие псы, тащившиеся за армией. При этом она неплохо справлялась с упрямыми конягами, тащившими фургон, сама правила и однажды без колебаний пристрелила из арбалета подозрительного типа — ей показалось, тот восхотел обидеть «её мальчиков».