Время вестников (сборник): Законы заблуждений. Большая охота. Время вестников

Как полагал Гунтер, приёмные детишки кельта и Агнессы, несмотря на нежный возраст, могли сами обидеть кого угодно. А как же иначе, с таким-то отчимом.

Обсудив загадочную подругу Мак-Лауда, мессир фон Райхерт и Мишель де Фармер дружно сошлись во мнениях: Агнесса — дама безусловно высокого и благородного рода, но во всём мире не сыскалось бы женщины, более противоположной по складу характера Дугалу из клана Лаудов.

— Везёт же некоторым, — завистливо высказался Мишель. — Где он только её отыскал?

— В Константинополе, полагаю, — германцу припомнился итальянский квартал и женщина из дома напротив, каждый вечер зазывавшая домой детей-подростков. Мак-Лауд и его семейство жили по соседству с посланниками Ричарда, но кельт объявился перед знакомцами лишь тогда, когда счёл нужным. Мак-Лауд, похоже, всегда и всюду поступал только по собственному усмотрению, мало заботясь о мнении окружающих.

Заметив приближающихся мужчин, Агнесса с нескрываемым удовольствием отшвырнула работу, вскочила и побежала навстречу. Фон Райхерт успел вовремя шагнуть в сторону, когда Мак-Лауд подхватил свою ненаглядную византийку и закружил в воздухе под восторженное повизгивание. Вихрем мелькнули истрёпанные юбки и стоптанные башмачки. Германец понимающе хмыкнул — да уж, любви никакой Крестовый поход не помеха. Сперва Гай и его императрица, теперь кельт с Агнессой. Да и Мишель туда же. Нормандец познакомился с девицей из фрейлин Ваноццы, дамы Фридриха-младшего, и таскается к ней едва ли не каждый день. Куртуазировать прекрасную Мариэтту делла Фриерту в соответствии с канонами образцовых рыцарей.

— А где мальчишки? — поинтересовался кельт, поставив девушку на землю. — Опять где-то шляются?

— Сказали, пойдут с друзьями посмотреть на конийских сарацин, — леди Мак-Лауд очень старательно выговаривала норманно-франкские слова, как человек, осваивающий незнакомое наречие. На греческом она болтала столь бойко, что получивший неплохое лингвистическое образование Гунтер затруднялся переводить.

— Так сарацины уже отбыли, — общество чинно расселось у чадящего костерка. Насаженный на вертел баран — вернее, ягнёнок — капал жиром в огонь и пах так, что урчало в желудке. — Скорбеть о потерях и своём безрассудстве. Гуннар, ты ничего не слыхал касательно того, когда нас опять погонят в дорогу?

— Дня через два или три, — германец припомнил беседы в ставке. Фридрих-младший дипломатично старался доказать отцу, что после долгого изнурительного перехода и штурма Коньи войско нуждается в длительном отдыхе. Старый император непререкаемо стоял на своём: отдохнём в Киликии. Там союзники, благодарные за разгром давнего врага, конийского султана. Там рукой подать до границ Антиохийского княжества. В приморских городах крестоносцев наверняка ждут новости с Кипра и побережья Святой Земли. Взята ли наконец многострадальная Акка? Может, подталкиваемый соратниками Ричард собрался с духом и его корабли сейчас пересекают ту полосу моря, что разделяет Палестину и Кипр? — Все говорят, дальше будет идти гораздо легче. Перевалим через горы, попадём в христианскую Армению.

— В Киликии сейчас тепло, — мечтательно протянула Агнесса. — Сады цветут…

«И где-то бежит к морю маленькая речка Салеф, — мессир фон Райхерт вспомнил виденную в одном из исторических трудов фотографию обшарпанной средневековой фрески, изображавшей кончину Барбароссы через утопление. Художник нарисовал перевёрнутого вниз головой императора в волнах и ангела, доставляющего на небо младенца — символ души Барбароссы. — Может, нам нужно глаз не спускать с императора? Или пусть всё идёт своим чередом? Раз это не тот 1190 год, может, здесь Барбаросса вовсе не тонул, а добрался до Святой Земли? Чёрт, что-то я совсем запутался… Может, рассказать всё Дугалу — всё, как есть, с самого начала, с августа прошлого года? Поверит, не поверит? Раз он тутошний конфидент и шпион — во что плохо я верю, хоть режьте меня… — то наверняка разбирается в этой пресловутой Большой Политике намного лучше нас с Мишелем. Но можем ли мы ему доверять? Гай рассказал о своём путешествии через Европу, а кельт ни словечком ни обмолвился. И чем занимался несколько седмиц в Константинополе, тоже умолчал».

* * *

В отличие от взрослых, способных потратить годы на бесцельную скорбь по утраченному, подростки любого века наделены полезной способностью быстро забывать былые горести. Особенно если взамен размеренной и упорядоченной жизни в императорском дворце жизнь швыряет их в клокочущий водоворот военного похода.