Время винограда

На песок уронив хлопья пенистой пряжи,
море холодно хлюпает серой волной.
Марсиански молчат опустевшие пляжи,
как любовь, вспоминая клубившийся зной.

Словно весла отныне гребцам непослушны,

в неизбывной немой и кричащей тоске
одинокая лодка спасательной службы,
накренясь, безнадежно завязла в песке.

Из латуни отлита погодка осенья.

Чайка остро крыло наклоняет к волнам.
Ах, послушайте, лодка,— где служба спасенья
от седых одиночеств, явившихся к нам?

На песке между ямок и маленьких кочек

чайки что-то кому-то писали — бог весть…
Их следов письмена, их языческий почерк
только ветер напрасно стремится прочесть.

Теплоход на подводных крыльях

О времени примета!
Смущая синий плес,
мчит серая «Комета»,
задрав под небо нос.

К чему винтов усилья,

куда лететь? — спроси.
Кладет на воду крылья,
как на бетон — шасси.

Моторно и крылато

в наш реактивный век
мы все спешим куда-то,
все ускоряем бег.

Мы мчимся оголтело,

не чувствуя узды,
и отрываем тело
от суши и воды.

Нет сил остановиться,

не верим тормозам —
и задираем лица
все выше к небесам.

Старые якоря

Изъеденные старостью и ржавчиной,
покоятся на пирсе якоря.
Их в тигле переплавят в час назначенный,
вторичное рождение даря.

Они служили долго, столько видели

далеких стран и суток штормовых,
что и мужчина в капитанском кителе,
пожалуй, повидал поменьше их.

Морская глубина их часто прятала,

любило дно… Ах, эти якоря!
По ним стекали и закат экватора,
и северная бледная заря.

За честный труд хоть благодарность вывеси

во время бурь, на рейдах и в портах
они держали корабли на привязи,
они не знали, что такое страх.

Теперь их ливни серые оплакали.

А мы стоим у моря на краю.
И не могу я удержать на якоре
сияющую молодость твою…

Новая одиссея