Время винограда

Опять в журналах спор про Баальбек,
и суть его понятна и близка мне;
а был ли в силах лично человек
в далекий век таскать такие камни?

Иль пращур как бы мне давал взаймы,

умея в невозможном подвизаться?
Иль все, что застаем в пустыне мы,
высокий труд чужих цивилизаций?

Ровесники мои, ведите спор,

ведите спор, девчонки и мальчишки!
А мне ночами снится Самотлор
и мерзлоту дырявящие вышки.

Мне снится побежденная война

и мир, что утверждаем на планете.
Но вот придут иные времена
и споры поведут иные дети.

Тогда я, к сожаленью, промолчу…

А вот сейчас обидеться хочу
на тех, кто, может, скажет в дальней дали:
— Такое людям разве по плечу?
Нет, к ним, наверно, все же прилетали…

Женщина с ребенком

По улице шла
молодая японка.
Японка несла
за спиною
ребенка.
Шла женщина,
чуть наклонившись вперед.
Казалось, она
против ветра
идет.
Игрушечно тонки,
темнели ручонки,
обвившие
теплую шею
японки.
Но было такое доверие
в них,
что сердце куда-то
упало
на миг.
Почудилось мне,
что японка хотела
на улочке узкой
под солнцем косым
прикрыть малыша
беззащитностью тела
от всех
неизвестных еще
Хиросим…

Вишневая пушка

Когда-то вишня розово цвела,
лишь капли ягод проливала с веток.
Я видел пушку из ее ствола
в железных кольцах,
бондарем надетых.

Теперь ее поставили в музей,

и он открыт
не только для друзей.

Лист пожелтеет,

утечет вода.
Но есть одна неписаная книга:
стреляет даже дерево,
когда
народ встает
и сбрасывает иго!

Каролино-Бугаз

Каролино-Бугаз, если всмотритесь вы,
золотая коса на плечах синевы.

Век за веком он тянется, этот роман:

тут встречается с морем Днестровский лиман.

Пережженной листвой опадают года.

Под мостом в океаны уходит вода.

Мы лежим на косе. Чайки плещут крылом.

Словно медом, светило нас поит теплом.

Каролино-Бугаз, Каролино-Бугаз,

научи удивительной верности нас.

Чтоб лежала любовь под лучом маяков

золотою косой на плечах у веков…

Крепость в Белгороде-Днестровском