Время винограда

Неразговорчивый и странный,
веками вслушиваясь в гром,
Перун, язычник деревянный,
стоял на круче над Днепром.

С чертами, как земля, простыми,

он был людьми боготворим
за то, что был придуман ими
и мог один лишь слыть святым.

Однажды берег словно вымер,

и вздрогнул идол,
и окрест
он увидал: идет Владимир,
чтобы на нем поставить крест.

Под шепот волн и шорох злаков,

под беспощадный шум подошв
Перун все понял —
и заплакал.
(А может, просто грянул дождь.)

И было странно чуть и струнно

Веревки свистнули у ног.
И был закончен пир Перуна —
во имя бога свален бог!

Его в бока кололи долго,

и от проклятий он оглох.
Так люди оскорбляли бога,
как бог их оскорбить не мог!

И, осквернен копьем и словом,

осмеян на чужом пиру,
святой Перун бревном дубовым
поплыл по синему Днепру.

Хоть не умел огня он высечь,

а истуканом был немым,
кидалось в воду много тысяч
огнепоклонников за ним.

И светлый князь отставил чашу

и выслал лучников вперед,
чтоб взять язычника под стражу,
лишь тот минует поворот.

Луна уже синила дали.

Умолкнул тополь-говорун.
Напрасно христиане ждали —
исчез таинственный Перун.

Прошли века… На зорьке дымной

весна в Днепре ломает лед.
Стоит на круче князь Владимир
и, может быть, чего-то ждет.

Пушкинский платан

Мне сказали, платан,
вы живете до тысячи лет.
Простучали дожди.
Два столетья уже пролетели.
Слишком рано ушел,
подаривший вам славу, поэт:
жизнь у них коротка,
даже если не будет дуэли…

Вы могучи еще,

хоть стоите слегка набекрень.
Под размашистой кроной
туристы толпятся часами.
Вы курчавы, платан,
как поэта великая тень,
хоть стихов гениальных,
конечно, не пишете сами.

Вы до самой зимы,

как светильник на тысячи свеч.
Вы весною опять,
как вчера, молодой и кудрявый.
Что ж вы спите, платан?
Научитесь поэтов беречь —
ну хотя бы уж тех,
что с деревьями делятся славой.

Белые ночи

Наверное, в полночный океан
хотело скрыться ясное светило,
когда за розоватый сарафан
его надежно небо ухватило.

И вот всю ночь волшебствует рассвет,

и все вокруг таинственно и странно.
И власти сна над нами больше нет —
мы просто свергли этого тирана!

Течет бесшумно невская вода,

над шпилем вечный парусник несется.
Ну, как уснуть, скажите мне, когда
не хочет спать единственное солнце?

Загадочна на монументах медь.

О, эта беспощадная блокада!
В последний час мой, чтоб не умереть,
я снова вспомню ночи Ленинграда.

Воды и неба розовая глубь.

Влюбленных пар волшебное скольженье,
магнит сердец и притяженье губ
сильнее, чем земное притяженье.

А Медный всадник скачет в пустоту,

и снова Пушкин бродит в упоенье,
и кони на известнейшем мосту
хотят бежать
из вечности
в мгновенье!..