Время винограда

Бьет струя прозрачнее росы
в горло зазвеневшего кувшина.
Оглянись, красавица Арзы,—
нет ли где-то рядом злого джинна?
Ты еще пока что не раба.
Ждет тебя жених за перевалом.
Но уже старик Али-Баба
над тобой склонился с покрывалом.
Под скалой лежит кувшин пустой.
Замерли зеленые отроги.
Словно гор окаменевший стон,
пересох источник у дороги…
Ты домой вернешься через год,
убежав в русалки от султана.
И опять вода в скале забьет
говорливо, звонко, неустанно.
…Девушка, счастливых глаз не прячь
нет Али-Бабы в Мисхоре новом.
Но порой как будто чей-то плач
слышится в журчанье родниковом.
Слушай этот плач и этот вздох,
не позволь, чтоб, вызывая жалость,
хоть один источник пересох,
хоть одна любовь не состоялась!

Дождливый день в Ялте

Попрятал и море, и кручи
какой-то бессовестный плут.
Мышинные мокрые тучи
по улицам Ялты бредут.

Лишь птицы шумят, словно рынок,

полны деловой суеты.
Хрустальные серьги дождинок
себе нацепили кусты.

Под кроной орудует дятел

и каждый обследует сук.
Ах, дятел! Он, видимо, спятил —
к чему этот яростный стук?

Но он продолжает упрямо

морзянкой стучать по сосне,
как будто дает телеграмму,
чтоб солнце вернули весне…

«В ряд стоят на пирсе катера…»

В ряд стоят на пирсе катера,
ходят сварки маленькие грозы.
Это значит — близится пора
полного сверженья зимней прозы.

Вижу — просыпается земля

от громов ремонтной канонады.
А на склонах вспышки миндаля,
как весны бесшумные снаряды.

Скоро катера во всех портах

загудят, как ветер на кочевьях.
Просыхает сурик на бортах.
Набухают почки на деревьях.

«Олени вновь отзимовали…»

Олени вновь отзимовали.
Как сабли, скрещены рога.
А я стою на перевале,
там все еще лежат снега.

Нет, не снега — напоминанье,

что я взошел на перевал,
а спуск с него уже в тумане —
туман тропу облюбовал.

Но солнце здесь — бери руками!

Но здесь, где благостная тишь,
над облаками
и веками
так зачарованно стоишь.

И размышляешь о явленьях

и о потерях всех времен.
И только звон рогов оленьих
невольным эхом повторен.

Ветер в Ялте