Время винограда

Опять на город устремился холод,
и ветер с гор обрушился опять.
Скрипит наш дом, как судовой рангоут,
и, кажется, вздымается кровать.

Бросает ветер всей природе вызов,

всю ночь гудит, не жалуя жилья.
Нахохленные стрелы кипарисов
качаются, как мачты корабля.

Шумите, ветви! Здания, скрипите!

Из гула выплывают сквозь года
Австралия,
таинственный Таити,
портов японских дымная страда.

И чудится, что в сказочном бинокле

я различаю рядом, не вдали,
новозеландский небоскребный Окленд,
акулью отмель у чужой земли.

Мелькает за столицею столица,

вновь лезет в душу странствий вечный бес.
Но явственней всего я вижу лица
механиков, матросов, стюардесс.

Мои скитанья… Дело не в лазурях,

не в призрачной экзотике реклам.
Спасибо всем, кто был со мною в бурях
и разделял все ветры пополам.

Гудит ветрище, просто нет спасенья.

Несутся тучи, как девятый вал.
О, как порой нам нужно потрясенье,
чтоб вспомнить всех, кто с нами штормовал!

«На берег катится прибой…»

На берег катится прибой,
свивает гребни в кольца,
соединив порыв слепой
и труд молотобойца.

Стоят у моря целый час

донецкие шахтеры,
чабан, который первый раз
свои оставил горы.

Ты потрудись для них, прибой!

Среди песка и мидий
обдай их пылью голубой
стремлений и открытий.

Их ждут поля? Прокатный стан?

Ничто им не помеха.
Пусть в них проснется океан,
как в раковине — эхо.

Морской волны шипучий бас

достоин уваженья,
чтоб, словно пена, пела в нас
романтика движенья.

Пыльца сверкает. Пахнет йод.

И мой прибой вихрастый
подкову берега кует
кому-нибудь на счастье.

Купают матери детей

Купают матери детей.
У голых ног играет пена.
Жемчужный блеск ее сетей
в песок уходит постепенно.

Прибой, как тысячи шутих.

У мам восторженность во взоре.
Им невдомек, что в этот миг
их сыновей уводит море.

Оно как женские глаза,

вдруг облучившие случайно —
в нем обещанье, и гроза,
и неизведанная тайна.

Немного жалко добрых мам.

У голых ног играет пена.
Она уйдет.
Но сыновьям
уже не вырваться из плена!

Чайки

Вослед за парусами Магеллана
летела белоснежная их рать.
Мне чудится ночами, как ни странно,
что чайки не умеют умирать.

Когда они кладут крыло на ветер,

я думаю, испытывая страх;
как много нужно штормов и столетий,
чтоб стать белее пены на морях!

Не зная тесных улиц, пыльных комнат,

в себя вдыхая небо, а не чад,
они невероятно много помнят —
и потому так жалобно кричат.

Учан-Су - летящая вода