Время вышло. Современная русская антиутопия

– Однажды я две тысячи лет была песком в Сахаре – пожелала отдохнуть. – Она поправила волосы. – Не думаю, что ты на такое способен.

– Вы разгадали Время?

– У него нет тайны, милый. Время – всего лишь воображение, замкнутое в круг наших желаний.

– И чтобы вырваться из колеса, нужно бежать быстрее, чем оно крутится?

– Это философия белки, милый. – Тара не демонстрировала превосходства – она им была. – Чтобы вырваться из колеса, нужно очень этого хотеть и стремиться.

– Мы стремились.

– Но потом перестали. – Она помолчала. В бокале оставалось лишь несколько капель красного, и Арий понимал, что дольше их разговор не продлится. – Мы тоже остановились, таков удел тех, кто сумел подняться чересчур высоко. Только у нас хватило мужества это понять… и уйти. – Тара грустно улыбнулась. – Я думала, что мы погубим цивилизацию, но люди удивили: оставшись без богов и помощи, впав в дикость и тьму, они вновь стали стремиться… – Она посмотрела на мрачного, как отражение смерти, Всемогущего. – Я всегда называла их людьми, не придумывала обидных кличек. Наверное, я уже тогда в них верила, и они… Они ещё не раз меня разочаровывали, выделяя отвратительных, жадных, подлых и тупых мерзавцев, доверяя их сладким речам и становясь рабами. А потом, когда я убеждалась, что новые «боги» оказывались в старом тупике, и убивала их, люди вновь начинали стремиться. Придумывали геометрию и квантовую механику, рождали учёных и философов. И однажды, я верю, людям хватит мудрости и силы не позволить таким, как ты, превратить себя в быдло.

– Такое возможно?

Тара не ответила. Арий помолчал, пытаясь убедить себя в том, что триста последних лет провёл не так уж плохо. И хрипло спросил:

– И что теперь?

Она разжала пальцы, бокал выскользнул и со звоном разбился о плитку. Украсив красным эту часть дворца.

Алиса Ганиева Министерство благополучия

У Сотникова наконец-то настал выходной, но ещё перед самым пробуждением, в тот странный летучий промежуток между сном и явью, который сложнее всего удержать в сознании, он ощутил отчётливо, что в надвигающейся реальности его подстерегает какая-то пакость. Продрав глаза, Сотников упёрся взглядом в старый зелёный экран-хромакей, оставленный сбежавшей женой, и скривился от соткавшегося в памяти образа – тонкий нос, хохочущий взгляд, уже не очень крепкие длинные груди. Ещё в прошлом месяце она сидела здесь по утрам напротив веб-камеры в рубашке оверсайз или в фитнес-топе, рассусоливая подписчикам про что-то совершенно ему непонятное, страшное и даже противное: «Девчонки, питание антиэйдж, холистическая кулинария… – доносилось тогда до Сотникова, – нутрициология… конечные продукты гликирования… полифенолы… интервальное голодание… наши отечественные продукты». Подписчиков у жены было много, у Сотникова – позорно мало. Он отставал по всем дигитальным параметрам, не умея угнаться за новейшими нормами от Министерства счастья и благополучия. Жена презирала Сотникова пуще и пуще, пока в конце концов, взбрыкнув, не запустила интерактив-голосовалку, уходить ей от мужа или остаться. Подписчики возжелали разрыва, и жена ушла, бросив свой зелёный экран и вышедшие из моды, отпечатанные на 3D-принтере ботильоны. Сотников терзался неделю, выходил в обязательные госрегулируемые домашние стримы заплаканным – так, что к нему даже присылали патруль для выяснения, что к чему. Перепуганный патрулём, Сотников попытался воспрянуть и в знак возрождения даже прибавил к традиционному утреннему селфи в зеркале голый мясистый пресс. Бренькнуло пуш-ап-указание от Минблага: немедля запостить в сториз фотографию кофе с молочной пенкой и мотивирующей цитатой об утре, рассказать о планах на грядущий день, отчитаться о достижениях за прошлый. Лента уже пестрела всеми видами пузырящихся пенок, похожих на взбитый омлетный белок. Знакомые Сотникова строчили тексты о рассветной росе, праздничном восходе солнца, делились впечатлениями от вчерашних субботников. Сотников запереживал, припоминая завалявшиеся в памяти строки «Утро туманное, утро седое». Прихромав на затёкших ногах в туалет, а затем на кухню, где после ухода жены воцарилось столпотворение грязной посуды, он страдальчески оглянулся, выискивая для выхода в эфир ещё не заляпанный его жалким несчастьем угол. И, не найдя, наскоро засобирался стримить в уличную кофейню. «Нет, утро туманное ни на что не мотивирует, – подумалось ему, пока он спешно застёгивал наносинтепоновую куртку, – нужно что-то типа "Встану я в утро туманное, солнце ударит в лицо"»… «Ударит» – тоже нехорошо, агрессивно, но никакой другой идеи не рождалось. Сотников миновал лифт, поскольку в лифте полагалось пританцовывать, и лучшие танцы, попавшие на торчавшую сверху камеру, превращались в залихватские живые гифки на сайтах жилтовариществ, и потопал пешком. На нижнем лестничном марше на него буквально выпрыгнула ответственная по подъезду Дербенькова.