Киран ощутил тычок между лопаток, невольно сделал несколько шагов вперед, а потом заставил себя приоткрыть один глаз. Комната была очень большая – наверное, все комнаты в доме Иши поместились бы в ней без труда, да еще осталось бы место, – с высоким потолком и окнами во всю стену. За стеклом горел закат; солнце выглядело огромной спелой вишней, подвешенной в небесах. Ни округа Битых Горшков, ни Ахимсы как таковой отсюда не было видно, потому что внизу, насколько хватало глаз, простирался густой туман.
Или… нет, это не могли быть облака, он же не поднялся так высоко!
Киран сглотнул и сосредоточился на единственном человеке в огромной комнате, так что все предметы обстановки растворились и исчезли из вида. Все, кроме низенькой кушетки, на которой сидела женщина, закутанная в несколько слоев тонкой ткани разных оттенков синего – он видел только глаза незнакомки, бледно-голубые, огромные, с морщинками в уголках. Это не были следы возраста. Она беззвучно смеялась под своей многослойной вуалью – он рассмешил ее, едва появившись.
Что ж, хорошо, когда больной смеется. Не существует тумера, который питался бы смехом.
– Я Киран, сын Хани, ученик Иши, – медленно проговорил он. – Я пришел, чтобы облегчить страдания, согласно воле Великой Избавительницы.
– Я Альда, дочь Алессио и ничья ученица… пока что, – весело ответила девушка. Да, теперь Киран не сомневался, что она совсем молодая – наверное, не старше его самого. Он закрыл глаза и представил, что страх – это свеча, а потом резко выдохнул, чтобы ее загасить. Стало лучше… чуть-чуть.
Дочь Алессио Арналдо – это даже хуже, чем сам Алессио Арналдо.
«
– На что жалуетесь, моя госпожа?
Вместо ответа она выпростала руку из-под одеяний. Ученик морвита взглянул с опаской – и едва сдержал нервный смешок. Узкую бледную кисть – унизанную кольцами, с десятком тонких браслетов на запястье – обвивали уродливые вены, наполненные густой черной кровью. Рисунок вен был неправильным – они поднимались от ладони к предплечью, а не наоборот; конечно, на самом деле это были никакие не вены. Это была аварица, один из самых заурядных и самых простых в исцелении тумеров.
– Это все? – тихо спросил Киран, не веря в свою удачу.
Альда Арналдо молча кивнула.
А он-то хорош – нафантазировал Кошмарную тысячу…
Киран перевел дух, снял с плеча сумку и положил на пол. Осторожно отодвинул в сторону ногой. Для исцеления от аварицы не нужны снадобья, достаточно прикосновения Великой Избавительницы – то есть прикосновения его собственной правой руки. И, конечно, еще один ингредиент появится сам собой в нужный момент, как заведено.
Он медленно опустился на колени перед дочерью хозяина Гиацинтовой башни, не сводя глаз с протянутой кисти. Альда, словно прочитав его мысли, перевернула ее ладонью кверху: ну да, все правильно – «вены» тянулись от некрасивого черного нароста размером с крупную монету. Это точно аварица, хоть бери и зарисовывай для учебника.
Сглотнув, Киран сдернул правую перчатку и продемонстрировал Альде руку.
– Сейчас я вас исцелю, моя госпожа. Будет немного больно, но бояться не надо.
В уголках ее глаз вновь появились морщины от улыбки, но голос сделался жестким:
– Женщины из рода Арналдо ничего не боятся.
«А зря», – подумал Киран, который за последние шесть лет видел немало жутких вещей. Хотя, конечно, аварица в их перечень не входила. От этого тумера можно было исцелиться и без помощи морвита – он сам отмирал, когда вконец перепуганный больной забывал о… чувстве, которое первым делом и привлекло паразита.
Краем глаза Киран увидел, как рядом с сумкой из щели между каменными плитами появилось нечто, похожее на прозрачный гриб с короткой толстой ножкой и мясистой шляпкой, – он колыхался, как студень, и быстро рос, пока не сделался размером с небольшое блюдце. Шляпка затрепетала, по ней пробежали фиолетовые искры, и в комнате отчетливо запахло грозой. Киран с наслаждением втянул запах живицы и впервые за долгое время ощутил подлинное спокойствие, какое и должен ощущать морвит в присутствии пациента. Он снял левую перчатку и сорвал шляпку прозрачного гриба, которая на ощупь была словно тугое тесто.
– Что бы ни случилось, моя госпожа, не убирайте руку.