Время жестоких снов

– Почему вы это делаете? – спросила Полина. – Я же не местная, год как переехала, а до этого вообще жила в другом районе, не говоря уж про…

Она замолчала. «Да ну, – подумала. – Да нет. Это вообще галлюцинация, милая моя. Логичная, выросшая из твоих травм галлюцинация».

Штольный спрятал платок в карман френча, одернул полы. Пальцы у него были с черными полукружьями, худые, костлявые. На воротничке – петлицы, она не знала, что это за звание, и в погонах-то никогда не разбиралась, а междувоенный период – вообще не ее тема.

– Никто, – тихо сказал Штольный, – не должен страдать от голода. Больше никто и никогда.

Это звучало как клятва… Да нет, это и было клятвой. Полина знала наверняка. Когда она стояла в пустом родительском доме, смотрела на пыль, что накопилась там за последние месяцы, слышала на улице чужие голоса, понимала, что больше никогда не вернется ни в этот дом, ни в этот город, – разве тогда она не дала самой себе похожую клятву? Не оглядываться. Не жалеть. Не забывать. Не оставлять грязь там, где живешь, вот просто не запускать пространство до такого состояния.

Их дом не зацепило тогда, родители успели выехать, она же вернулась за документами, без которых жизнь по эту сторону границы слишком усложнялась. Документы не нашла, а больше ничего с собой брать не захотела. Кроме Иштар – соседской кошки, которую Полина помнила еще с детства. Кошки, которую соседи, удирая, решили бросить.

Так они и приехали в Киев: Полина и единственное, что стоило спасать после… всего.

Родителям она про Иштар не рассказывала: сперва было не до того, а потом стало некому. Демчуку Иштар не мешала; собственно, поэтому Полине и показалось, что у них может что-то получиться…

– Мой номер. – Штольный оторвал один из стикеров и вывел десять цифр. – Если нужно будет связаться…

– Что, вот просто с мобильного?

Он улыбнулся:

– В лифте, нажмете кнопки в этом порядке, потом на вызов оператора.

Наверное, что-то такое он заметил в ее взгляде, помрачнел, добавил:

– Ну, или в умывальник позовите, только сначала залейте туда «Крот», что ли, – проходимость почти нулевая. Занести вам моющее?

– Нет, спасибо, у меня его на две армии уборщиц хватит. – Она машинально выдернула из ближайшей пачки влажную салфетку, начала протирать стол.

– Это правильно, – кивнул Штольный. Он осторожно коснулся ее запястья худыми пальцами, добавил: – Берегите себя, а в случае чего… ну, просто зовите. И не терзайте себя: страх – это нормальная человеческая реакция.

Когда он ушел, Полина закончила протирать холодильник и подоконник, потом взялась за те пакеты с крупами – все делала машинально, в голове, словно вирусная мелодия, крутились последние слова Штольного: «нормальная реакция, нормальная, нормальная».

Потом она залила «Крот» и проверила все семь сайтов.

А уже ближе к вечеру сняла сеточку со слива и позвала Штольного.

* * *

– Забрать? – переспросил он растерянно.

– И вернуть владельцам. – Полина накинула легкую ветровку и присела, чтобы зашнуровать кроссовки.

– Вы не должны этого делать, – сказал Штольный. – Я бы и сам на вашем месте боялся… Я и боялся – когда-то, хотя в моем случае это была не болезнь… – Он оборвал сам себя, дернул плечом. – А тут и вакцину не нашли, и неизвестно, как быстро эта гадость мутирует…

Он не понимал.

– Давно вы здесь?

– Потомки переехали сразу после войны, всей семьей, – ну и я за ними. Хотел бы остаться: мы привязываемся к земле, и сильно, но… просто не мог их бросить. В квартире… не так удобно, но мои в конце концов вселились в многоэтажку с лифтом – и стало чуть легче. Они, конечно, забывают: чем-то не интересуются, про что-то знают слишком хорошо и поэтому не хотят помнить… Ну, я истончаюсь – а все-таки пока держусь.

– Мои выехали почти сразу, как началось, – тихо сказала Полина. – И много наших соседей тоже. Но были и те, кто остался. Те, кто сильнее привязался к земле, или надеялся на что-то, или просто не имел возможности куда-то выехать. И была одна семья… они время от времени ходили в лес, собирали дрова… и не они одни, в общем-то. Там были мины, и люди про это знали, но все равно ходили. Я спросила: «Как можно идти, зная, что ты в любой момент просто взлетишь в воздух?» «А разве жизнь не такая же? – сказали они. – Никогда, сказали, не знаешь, когда в тебя прилетит».

Штольный моргнул:

– При чем здесь?..

– Он даже похож на мину – подводную, круглую и с рожками. Конечно, он опасный. И соблюдать правила нужно: маска, чистые руки… – Полина завязала шнурки и поднялась. – Но я боюсь не вируса. Я боюсь, что заболею и, пока буду в бреду, в лихорадке, Иштар исхудает… вы бы сказали «истончится». Сколько людей вас помнит, хоть как-то? А ее – только я одна. И она – единственное, что у меня осталось от той, прошлой жизни. Живет со мной эти шесть лет, мурлычет, пьет молоко…

Штольный покраснел и отвел взгляд.

– Это странно, – добавила Полина, – она всегда рядом, но я даже прикоснуться к ней не могу. Она ко мне – легко, а вот я…

– Разве не так же и с воспоминаниями? – тихо сказал Штольный.

Полина наклонилась, протерла кроссовки от пыли. Подхватила пакет с мусором.