Времяворот (СИ)

— Они говорят так очень многим. И большинству — весьма справедливо. Вот только, — дожимая собеседницу, Тит сердито нахмурился, — сколько таких талантливых умирают в первом же бою?

— А сколько из бежавших от боя достигают мастерства? — Вступился я за подопечную. — Она действительно одаренная и станет выдающейся мечницей. А если враг окажется слишком силен — просто сдастся. В иной ситуации такой возможности точно не будет.

— Малыш Ао, как поживает твой дядя Азеос? — Резко сменил тему дед, и я, не понимая к чему он клонит, ответил честно:

— У меня нет такого дяди.

— Он мертв. В последний день войны нарвался на копье озверевшего наемника-дорийца. — Безжалостно заявил Тит и тут же продолжил наступление. — А дядя Никандрос?

— У меня…

— Он мертв. — Перебил старик. — Погребен заживо под разрушенным магией зданием. — А дядя твоего отца, сын Лаорхиса Ивадрис?

— Слушай…

— Мертв. Сожран запущенной в узкий переулок мантикорой. Мы так и не выяснили, кому принадлежала тварь. И то лишь члены рода. А что говорить о прочих? И ты хочешь…

— Хочу. — Настала моя очередь обрывать слугу на полуслове. — И она хочет. И не верь я в ее способность выжить — оставил бы здесь. Но она справится.

— Это ваше решение, господин Аомар, — Тит резко, насколько позволяло дряхлое тело, освободился от опеки Инси, — и вам нести ответственность.

Гордо вскинув подбородок он неспешно прошел мимо, и мне оставалось лишь констатировать его полную правоту. За каждое принятое решение ответственность будет нести только один человек. Я.

6. Феникс

Конец марта — наипоганейшее время.

Теплый песок еще не разогревается до температуры раскаленной сковороды. Воздух не обжигает легкие. Солнце не давит виски с достойной кузнеца силой и упорством, а кожа не облезает лоскутами от пятнадцати минут под прямыми полуденными лучами. Но вот ветер… Колючий как битое стекло весенний суховей накрывает оказавшиеся на пути города и селения таким количеством песка, словно пытается навеки засыпать их и стереть всякую память о самом существовании человеческой цивилизации.

Хуже марта только апрель, июнь, июль и август. Второй месяц весны просто продолжает набрасывать безжалостное покрывало пустыни на поймы и оазисы. Зато лето… Лето в Сиере по накалу жары не уступает добротной каменной печи. Пересыхают ручьи, мелеют реки, хищники без видимого повода бросаются на людей, а скот дохнет от жажды.

Приезжающие в “жемчужину юга” путешественники проклинают недружелюбный континент…

Интересно, что бы они сказали, окажись тут в мае? И как долго рассказывали бы у себя дома о бесконечных стаях саранчи, затмевающих небо и сгрызающих счастливые растения, пережившие песчаные бури ранней весны?

— Уважаемые, — Послышался из соседнего помещения довольный голос Батамута, — жрать готово.

— Получилось как в тот раз? — Густым, абсолютно не вяжущимся с внешностью голосом спросил Красавчик, расчесывая пижонскую бородку. Он вообще профессионально совмещал несовместимое. Уродливый рваный шрам на левой щеке и красивое мужественное лицо. Постоянные пляски вокруг собственной привлекательности в глазах противоположного пола и неофициальное звание лучшего убийцы южного побережья. Великолепное владение луком и казалось бы конкурирующую с ним боевую магию. Даже диковинные дорийские штаны из тонкой шерсти в его исполнении не противоречили классическим эолским сандалиям. Всем своим существованием наемник будто бросал вызов обыденности и привычному укладу. Но кого волновали подобные мелочи, если он мог играючи отстреливать неугодных мне людей, оставаясь незаметным до последнего вздоха жертвы?

— Не нравится — не ешь. — Откликнулся Батамут. Зайдя в гостиную (если так можно было называть большую из двух комнат нашего логова), он опустил на середину стола здоровенный чан с непонятным варевом. В котле угадывались крупа, сухофрукты и какое-то мясо. С некоторым допущением мешанина даже тянула на высокое звание каши.

— Был бы выбор. — Вздохнул лучник, привередливо выковыривая из условно съедобной бурды мелкую кость.

— Однажды, — влез в разговор сутулый старикан, устроившийся рядом с выходом, — наш отряд забросило к Гихейскому заливу…

— Давно?

— Аккурат в середине второй серебряной. — Спокойно ответил дед, нежно поглаживая окованный тонкими стальными пластинами посох. “Громобой” едва слышно потрескивал, а его владелец продолжал меланхолично щекотать пальцами древко, вспоминая далекие события одной из жутчайших мясорубок в истории. — В общем, плыли мы себе спокойненько к Татросу, но чтобы не столкнуться с неприятелем — ночью. Луны нет, небо в облаках, дождина хлещет как из ведра. Ну рулевой, мир праху, и налетел на отмель. Днище пополам разорвало, мы кое-как до берега добарахтались и затихарились.