Всадник времени

— Вот именно. Мы должны вызывать у населения хорошие чувства, помогать им, а не грабить. Нам только партизан здесь не хватало. А тем более, православные — это наши люди здесь. Мы для них освободители, единоверцы, братья. А мы грабим.

— Так, Ваше превосходительство...

— Все вещи, отнятые у людей, где они?

— До решения суда задержаны, лежат в штабе эскадрона.

— Все вещи вернуть, убытки возместить. Извиниться.

— Ясно, Ваше превосходительство.

— Смертная казнь за это — наказание не соответствующее. Расстрел отменяю. Пусть им всыпят по двадцать плетей. Впредь наука будет.

— Слушаюсь.

Начальник штаба ушёл. В комнате стояла относительная тишина. В той степени, в какой она может быть на фронте. Тикали ходики на стене. Где-то далеко слышался гул орудий. Может, верстах в пятидесяти.

Он прилёг на свою походную очень удобную металлическую французскую раскладушку, которую всегда возил с собой. Долго лежал, смотрел в белый, крашенный известью потолок деревенского дома. Думал. Хотел вздремнуть перед трудной ночью. Не получилось. Сон не шёл...

Напряжённая работа продолжалась и ночью. В Первую мировую по ночам вообще все спали. Но барон, нередко, в сложной обстановке полностью использовал и ночное время для военных дел.

Форсирование Днестра началось с наступлением темноты. То, что можно было сделать ночью, делали. Лошадей и пушки переправили уже в предрассветных сумерках. Всю ночь в густой тьме по мосту шли люди, кони, орудия. Обоз с боеприпасами и продовольствием. Казачий конный полк переправился первым. Но казаки же и упустили подводу с продовольствием в реку. Слава Богу, только одну. Как умудрились только? Ведь мост был наведён прочный. Проломили боковину и упустили. Командир оренбургских казаков полковник Жуков, казалось, расстреляет собственного каптенармуса и обозных урядников. Но обошлось. Ахтырцы прошли вторыми. Без неприятностей.

Когда уже чётко забрезжил рассвет, вся двенадцатая кавалерийская дивизия переправилась.

Маннергейм предварительно и долго сам изучал обстановку, внимательно глядя в бинокль. Целый предыдущий день и вечер наблюдал через свою цейсовскую оптику положение неприятеля на правом берегу. И только потом принял решение форсировать Днестр и прорвать фронт.

Ещё позавчера он определил слабые места в обороне немцев. И на карте, и по местности было понятно, что к высокому берегу реки выходят узкие и глубокие овраги, по которым можно выйти силами всей дивизии и, ударив на узком участке, прорвать фронт.

Он долго наблюдал сам. Посылал неоднократно разведгруппы на другой берег и убедился, что в том самом овраге, который он выбрал для прорывЬ и который выходил к берегу, нет засады. Ведь умный неприятель мог предвидеть этот ход и устроить проверку. Но ловушки не было. И тогда он принял решение форсировать Днестр, сосредоточить силы внутри оврага перед самым выходом из него, вблизи немецкой линии обороны. И вот к утру силы дивизии и были сосредоточены для удара.

С первых же шагов на правом берегу по приказу Маннергейма казачьи эскадроны, рассредоточившись, пошли в охват с двух сторон, чтобы в момент лобовой атаки ударить с флангов на позиции немцев, находящиеся напротив штурмового броска дивизии.

Генерал выбрал наблюдательный пункт перед боем на гребне оврага, за редкими деревьями. Быстро провели полевой телефон на огневые позиции артиллерии.

Рядом с бароном стоял начальник штаба дивизии полковник Поляков, офицер связи штаб-ротмистр Пржевлоцкий, посыльный офицер, мастер кавалерии Скачков, командир артиллерийского дивизиона подполковник Бачалдин.

— Вы готовы, подполковник? — Маннергейм обращался к артиллеристу.

— Так точно, Ваше превосходительство.

— Начинайте.

— Слушаюсь, Ваше превосходительство!

Бачалдин быстрым шагом отошёл к столику с полевым телефоном, покрутил ручку.

— На проводе Бачалдин! Алло! Стрелять Донским батареям и Туркестанской горной... Да... по позициям противника... Прямой наводкой... Да. Осколочной гранатой. Да! Беглым восемь снарядов... Огонь!

Справа и слева ударили замаскированные на гребнях оврага, по обе его стороны батареи Бачалдина. Немцы никак не ожидали артиллерийского огня прямой наводкой. Снаряды рвались прямо на позициях противника, опаляя огнём окопы, смешивая с кровью чёрную землю. Более полутора сотен осколочных снарядов вылетели за какие-то пять минут, и сразу конница Маннергейма лавиной пошла в прорыв.

Плацдарм был захвачен. Дивизия временно укрепилась на бывших позициях противника. Но занят только небольшой участок фронта. Около двух вёрст. И барон рассчитывал сразу же усилить прорыв. Для такого войскового соединения, как двенадцатая кавалерийская, это вполне под силу. Но... здесь нужна серьёзная и длительная обработка немецких позиций артиллерией. С переносом обстрела вглубь неприятельской обороны. Такое под силу только корпусной артиллерии. И об этом генерал Маннергейм позаботился заранее.