Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

* * *

Лос-Анджелес, 1971

В четверг утром зазвонил телефон.

— Хай, мэн! Как делишки? — произнес голос, который я знал чересчур хорошо, хрипатый, проспиртованный голос, который немедленно поверг меня в ужас.

— Хай, Джим! — осторожно ответил я, думая, что он был последним человеком на свете, с которым мне бы хотелось поговорить.

— Как там у тебя? Как Франция?

— Окей. Неплохо, — уклончиво ответил Джим. — Как там дела с «L.A. Women»[6]?

Он, похоже, был не пьян. С утра еще не успел? Стоп, подумал я. Там уже вечер.

— Отлично! Просто отлично, — с энтузиазмом ответил я. — “Love Her Madly” — хит, и всем действительно понравился альбом.

Кое-что я вовсе не намерен был ему говорить, а именно то, что мы уже начали репетировать. Без него. Мы уже делали так прежде, но на этот раз я настроился продолжать без него. Трудно признаться, но я не мог вынести саму мысль о том, что мне снова придется залезть в студию с Доктором Джекиллом рок-н-ролльного мира.

— Да! Все здорово с альбомом, — я гадал, смог ли он уловить подтекст.

— Ну, так что? Забабахаем еще один?

— Конечно, Джим. Хорошая идея.

Херовая идея, подумал я, прикрыв трубку и прочищая внезапно севший голос. Надеюсь, что мне в жизни не придется опять оказаться с тобой в одной студии. Очень мило, что ты опять хочешь делать рок-н-ролл, особенно с нами, но я думаю, что тут нам с тобой не по пути. Ты в жизни не делал ничего с мыслью о том, как бы это продать. Но, может быть, до тебя дошло, что мы вчетвером — это действительно великая команда. Надо полагать, ты там не пишешь Великую Американскую Повесть, как собирался. Скорее всего, пропиваешь Великую Американскую Повесть.

— Когда думаешь возвращаться? — спросил я его, надеясь про себя, что это случится нескоро. Мне очень хотелось, чтобы он продолжал считать, что Рей, Робби и я делаем инструментальные заготовки, ожидая его возвращения, как он предлагал.

Мы предаем? Джима — или фанов? Или себя самих?

Чёрт! Какое облегчение — играть без Моррисона.

— Ну, через пару месяцев.

— «Elektra»[7] хочет выпустить “Riders on the Storm” как второй сингл с альбома, так что можешь не торопиться.

— Второй сингл… вау… Значит, альбом все-таки круто пошел!

— Ага.

Но мы ведь уже решили продолжать без него. Мы уже репетировали без него. И я испытал облегчение. Я надеялся, что Рей и Робби пойдут на это. «Не надо ему возвращаться», — думал я.

Он ведь просто захочет играть блюз, медленный, задушевный, монотонный блюз, что очень хорошо для того певца как он, но очень скучно для такого барабанщика, как я.

Я матерился про себя, пока Джим распространялся о парижской жизни. Если он вернется, ясное дело, остальные члены группы сдадутся. Даже я не смогу сказать нет. В случае его возвращения, нам до конца жизни предстоит выступать в отстойных клубах и терпеть скандалы и нервотрепку в студиях звукозаписи. Медленный спуск с великой вершины. «Не переживу», думал я.

А сам я смогу отвалить? Да. Меня не устраивает пойти ко дну в какой-нибудь пивнушке «Золотой Медведь» в компании со Старым Блюзменом. Ни за что, Хосе. Чёрт, резюмировал я про себя, по ходу разговора.

Я смогу уйти. На этот раз я таки уйду.

— Ну, ладно… Увидимся.

— Спасибо, что позвонил.

Я повесил трубку, трясясь и переводя дух. Потом я подумал, Господи Иисусе! Стоп, минуточку. Мы с Робби и Реем уже сочинили несколько классных инструментальных треков. Почему мы должны отступать? Мы же повязаны между собой. Подожди, посмотрим, что скажут остальные. Они в жизни не поверят, что он захочет делать новый альбом… в его спившемся состоянии. Я знал, что его трезвость была временной.

— О, Боже, — произнес я со вздохом.

* * *

«Джим умер», — сказал мне Робби, когда я вошел в офис Doors в восточном Голливуде. Прошло три недели, как Джим позвонил мне из Парижа. Нам приходилось постоянно сталкиваться со слухами о смерти Джима и даже с угрозами в его адрес, но по выражению серьезности и печали на лице Робби, я понял, что на этот раз это действительно случилось.

Из членов группы я был последним, кто говорил с ним. И вот, в июле 1971-го, ровно 6 лет спустя после того, как мы повстречались, его не стало — моего наставника, моего мстителя, моего друга.

Я опустился в ближайшее кресло и из моей груди вырвался глубокий вздох.

— Билл позвонил мне ночью, — сказал Рей, усаживаясь рядом со мной. — Он сказал, что ему позвонили из европейского отделения компании и сообщили, что Джим умер. Подробностей он не знает.

В своей обычной манере покровителя-благодетеля, Рей сообщил, что он взял на себя смелость отдать распоряжение Биллу Сиддонсу, нашему менеджеру, сесть на ближайший рейс в Париж и перезвонить оттуда немедленно, как только у него будет еще информация.

Я не мог произнести ни слова. «Вот он и получил, что хотел», — думал я, слушая, как внизу переговариваются сессионные музыканты, которые пришли на запланированную репетицию. — «Таки прорвался сквозь. На другую сторону».