Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

Удача улыбнулась мне, когда на втором году учебы в старших классах меня пригласили играть в поп-группу. Мама нарисовала название нашей группы на передней стороне моего бас-барабана: Terry and the Twiliters. Все остальные участники группы тоже были из семей католиков, но, в отличие от меня, они учились в церковных школах. После того, как я забросил учебу на первом же году в нашей местной католической школе, мои родители решили, что в общеобразовательной школе давить на меня будут поменьше. В итоге я оказался в хай-скул при Университете, или «Юни», как мы ее называли, что, впрочем, не избавило меня от воскресных уроков по катехизису. Twiliters начали давать концерты в католических школах Лос-Анджелеса: Мэримаунт, Лойола, Нотр Дам — и я обнаружил, что могу производить впечатление на девочек своей игрой на барабанах, хотя, вероятней, я был просто «новым парнем на деревне». Так или иначе, но я заметил, что на меня обращают внимание и начал немного рисоваться. Я ловил любой взгляд, направленный на меня и привлекал к себе внимание, мелодраматично упиваясь ощущением собственной значимости. Я считал себя весьма недурным барабанщиком, и публика вдохновляла меня концентрироваться изо всех сил.

Вскоре я обзавелся подружкой. На одной из католических вечеринок я мило пообщался с девушкой по имени Хейди. У нее была оливковая кожа и прелестная улыбка. Она встречалась с Терри, лидером нашей группы, поэтому, когда мы танцевали вдвоем, и она вдруг крепко обняла меня, я не мог поверить своим ощущениям. Этой ночью мне снилось, что я снимаю с Хеди ее гавайскую муу-муу[10], целую и ласкаю ее нежное, округлое тело. Утром моя простыня была в пятнах.

Мы начали встречаться, и я старался уговорить ее «пойти до конца», но святые сестры в школе много лет подряд внушали ей насчет вечной кары за потакание плотским страстям. Вдобавок, она пообещала маме сберечь невинность до свадьбы, так что максимум, чего я смог добиться, был более или менее основательный петтинг. Я помню, когда мы ходили с Хейди в Меримаунт на танцы, то сестры — маленькие пингвинчики в моих снах — не только неодобрительно косились на глубокий вырез в ее платье, но еще и ходили кругами вокруг, внимательно следя, чтобы между нашими телами оставался просвет во время медленных танцев. Терри ничего не сказал насчет меня и Хейди, но я испытывал некое чувство вины из-за того, что увел девушку у своего лучшего друга. В итоге репетиции стали невозможны и группа распалась.

Прошло еще пару лет. Я играл время от времени по случаю на свадьбах, танцульках и бар-митцвах и, наконец, закончил школу.

Мои выпускные баллы по всем предметам, не считая музыки и спорта, были посредственными, и ни одному из ведущих университетов не требовался ритм-барабанщик для их марширующих оркестров.

В итоге к осени 1963 года, я оказался в Санта-Моника Сити Колледже, и главным предметом, в котором я специализировался, была апатия и вялые попытки определить свою будущую профессию. Мне хотелось заниматься музыкой, но я был уверен, что на жизнь этим не заработаешь. Поэтому я переключился на экономику. Получив «D»[11] по бухгалтерскому делу — два раза подряд — я решил, что это знак. Вероятно, колледж был не для меня.

Но музыка была в моей крови. Мне было некогда заниматься, потому что я постоянно отвисал в музыкальной студии при колледже, где джемовал с «котами»[12]. Мы постоянно доводили директора студии до исступления.

«Ребята, вы не могли бы потише, — возмущался он, — У меня репетиция с оркестром младших курсов!»

Несмотря на все скандалы, мы делали кое-что стоящее. Мы репетировали не ради развлечения — мы создавали марширующий оркестр. К середине второго семестра наш оркестр допустили к выступлению на общегородском конкурсе на стадионе Роуз Боул.

* * *

«Ттттррррр! Ттрр!» — прозвучал свисток. Я вытягивался в струнку, высоко задрав голову, пока мы шагали на стадион по улицам Пасадены. Краем глаза я следил, как идет ультра-крутой оркестр из Лос-Анджелес Сити Колледжа, состоявший из темнокожих ребят. В жизни не думал, что марширующий оркестр может свинговать, но тем парням это удавалось.

Мы вошли в гигантский стадион, и не садились до тех пор, пока не были оглашены результаты. Судьи, которые были тайно размещены по всему пути шествия, объявили победителей и пригласили их подняться на сцену.

Я не помню, кого объявили третьим, но текст двух последующих объявлений я не забуду никогда.

«Второе место на Все-Калифорнийских состязаниях молодежных марширующих оркестров среди колледжей за 1964 год занял оркестр… Лос-Анджелес Сити Колледжа!»

Рев по всему стадиону.

«И, наконец, оркестром номер один в штате… и обладателем приза зрительских симпатий национального телевидения объявляется… оркестр колледжа Санта Моника Сити!»

Мы победили! Мы — лучший марширующий бэнд в городе!