Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

Отмените мою подписку, джентльмены. Моррисон не только «сочинял, как Эдгар Аллан По, которого каким-то ветром занесло к хиппанам», как написал в «Vogue» Курт Вон Меир — он и жил, как он, устремляясь прямиком к печальной смерти в канаве.

Психоделического Джима, которого я знал еще год назад, парня, который умел постоянно находить красочные ответы на вселенские вопросы, медленно терзало нечто, чего мы не понимали. Но вы не можете ставить вопросы вселенной, год за годом, с утра и до завтрака — и не платить цену за это… Хуже всего то, что податливость Джима его демонам принялись прославлять и идеализировать.

В интервью журналу «Time» Джим обозвал нас «эротическими политиканами» — ярлык, который мне лично пришелся по вкусу, а они, в свою очередь, назвали нас «черными священниками Великого Общества», и Джима — «Дионисом Рок-н-Ролла».

И чем более скрытой становилась личная жизнь Моррисона, тем больше росла легенда.

Джим не явился в тот вечер, когда у нас было запланировано записывать “When The Music’s Over” — наше второе, после “The End”, крупноформатное произведение. Стоунз сочинили “Going Home”, одиннадцатиминутную вещь, предположительно, под нашим влиянием.

Мы прописывали инструментальную часть “When The Music’s Over” в отсутствие Джима. Проблема заключалась в том, что в этой длившейся около десяти минут песне было много импровизаций в средней части. Джим, по ходу, вставлял различные стихи, под настроение, и мы спонтанно реагировали, «комментируя» текст ритмически и мелодически.

К счастью, мы уже столько раз исполняли эту вещь, что даже в отсутствие Джима могли довольно точно вычислить, где надо оставить место для его поэтических импровизаций.

Наконец, на следующий день, Джим появился и записал свою часть. Все легло отлично, слава Богу. Я не верил, что Джим способен продинамить запись вокала, особенно в своей собственной вещи, которая, я знал, была для него очень важна.

Мои яростные удары по тарелкам чуть запаздывали, но они звучали, как ответ на слова: «What have they done to the earth» (что они сотворили с землей), словно я так и хотел. Получилось, будто мы с Джимом вели диалог.

Что они сотворили с нашей честною сестрой?
блоп-че-блоп-че-блоп-че-блоп-че-блоп-че-блоп-че
Опустошили, и разграбили, и изрезали ее
и изгрызли, брап-пум-пум-че
Проткнули ножами ее в краю закатном
и опутали ее заборами, че-че-че-че
и нагадили ей в душу. ББРАП-ЧЕЧЕ-ББРАПП-ЧЕЧЕ-БРАПП-БУМПБУМ-ДОДИДОДУМ!

Мы с Реем и Робби предчувствовали, что Джим захочет вставить свою свежесочиненную виньетку, «The Scream of the Butterfly» (Вопль Бабочки), так что мы оставили место и для нее.

Прежде чем я утону, в большом сне,
Я хочу услышать, я хочу услышать,
Вопль бабочки.

Туманный пассаж насчет бабочки возник после нашего недавнего концерта в Нью-Йорке. Когда мы проезжали через квартал между 8-й Авеню и 40-й Стрит, райончик, имеющий сомнительную репутацию, над входом в один из тамошних порно-театров светилась афиша «Вопль Бабочки!». Если Джим мог позаимствовать у Вильяма Блейка — как он это сделал в песне “End of the Night” (Конец Ночи) — то почему бы ему не позаимствовать и из порнофильма.

Когда мы закончили «Strange Days», у нас было чувство, что этот альбом у нас вышел лучше, чем первый. Единственное беспокойство вызывало то, что в нем не было очевидного хит-сингла. Я уже знал по опыту, как трудно угадать, какую песню стоит издать в виде сингла; обычно для этого выбиралась запоминающаяся вещь, но выдержит ли она многократное прослушивание? Джим не слишком заморачивался синглами, зато мы — весьма. Если бы нам удалось запустить хит, это бы привлекло внимание куда более широкой аудитории ко всем остальным песням альбома. Мне хотелось, чтобы как можно больше молодых людей услышало строчку «We want the world and we want it now» (мы хотим этот мир и мы хотим его сейчас) из “When the Music’s Over”.

Диск вышел в октябре 1967-го, и для сингла, в конце концов, была избрана “People Are Strange”, благодаря ее уникальному саунду и западающей в душу мелодии. Я переживал, обратит ли народ внимание на то, какой глубокий и прочувствованный смысл вложил Джим в текст этой песни. Она поднялась до № 10 в национальном хит-параде, и на тот момент я был разочарован, что мы не стали № 1. Мне было двадцать два, я сам себе казался вечным, и при этом меня переполняла неуемная страсть к большему.