Все бури (СИ)

Да, ошейник, каменный, монолитный, плотно охватывающий шею. Широкий, с выбитыми по краю рунами. Словно вросший в белую волчью кожу.

— Боудикка постаралась. Погоди, Алан, погоди. На ошейнике есть знаки, возможно, мы их прочтем, — Джаред пожал пальцы и отпустил руки Алана. — Сейчас тебе в любом случае лучше, чем механесу в стене!

Знакомая, слегка насмешливая улыбка прокралась в глаза Алана, погасила желтое пламя, зажгла обычное серое.

— А может быть, и нет. Возможно, мне вовсе не стоило выламываться из той стены.

— Ничего, Алан, ничего, — умерил дрожь в голосе Джаред. — Может, мне тоже стоило умереть. У меня ведь тоже есть личное проклятие. Я «не смогу защитить женщин». А наш принц «погибнет из-за женщины». Вот и подумай, чье проклятие страшнее.

— Вина есть на каждом из нас. А бутылки вина у тебя нет?

Алан. Проклятый, вымотанный камнем и поседевший, однако — Алан. С его мягкой иронией и отчаянной преданностью. Это искупало многие и многие несовершенства мира…

Теперь Алан не может покинуть стены замка и не может обратиться в волка. Временами у него немеет рука с кольцом, что не мешает ему быть самым лучшим начальником замковой стражи. И уж точно — лучшим другом.

Позже, в его личных покоях, за бутылкой вина и перед самым уютным камином на свете Джаред выяснил, что Алан услышал из речи Этайн. «Пусть иная, прошедшая моим путем, подарит истинному королю, что взято быть не может».

Вот и суди теперь, какой король истинный и что это может быть за подарок.}

***

Джаред из настоящего удержал себя от желания схватить Алана сегодняшнего на рукав, чтобы точно никуда не исчез. Поймал чуть виноватый и печальный взгляд, и не сдержался:

— Алан! Двести лет тебе понадобилось, чтобы осознать свои чувства к твоей Дженни.

Алан сердито мотнул головой, контуры его начали растворяться, и Джаред все-таки схватил его за руку. Телесный контакт он не любил, начальник замковой стражи, много раз удерживающий себя от объятий, это знал, поэтому вздрогнул и задержался. Открывать порталы в Черном замке и пропадать в камне у него выходило удивительно легко. Впрочем, появлялся Алан так же легко и в то самое время и место, где он был более всего необходим.

— Так что, через сто лет пора тебе уже понять самое простое и очевидное, то, что лежит у тебя под носом.

Алан не отвечал, сморщив этот самый нос и рассматривая невероятно интересную пыль в проходе.

— Я продолжаю! — сурово произнес советник. — За сто лет можно было осознать, что и наша очаровательная белошвейка не просто так отшивает всех волков. Что ей нужен один-единственный, а этот волк…

Алан поднял глаза на Джареда, тот опустил воздетую к небу руку, и очередная воспитательная речь осталась непроизнесенной. Пожалуй, никогда советник не был столь близок к объятиям — насколько Алан выглядел несчастным.

— Я слишком эгоистичен, Джаред. Мне следовало бы вовсе исчезнуть из ее жизни, но когда я пытаюсь пропасть, она… Дженни слишком переживает, а я не могу допустить, чтобы из-за меня она расстраивалась. Мне нужно было бы переждать этот момент, но ее боль лишь растет. Я готов мучиться сам, но не готов мучить ее.

Логика Алана заставила Джареда проморгаться, вздохнуть и выпустить рукав. Джаред находил кучу доводов, что только с Аланом Дженнифер и не будет мучиться, причем в тесной компании, и тут же останавливал себя. В конце концов, что делать со своей личной жизнью, решать каждому волку. И сам Джаред в этом далеко не лучший пример.

***

Майлгуир, задремавший после плавания, просыпался тяжело. Перекатывал в голове, как морские голыши, давние проблемы, упавшие вскоре после падения Проклятья, когда многое в жизни благих ши пошло наперекосяк. Изменения были поначалу небольшими, но складывались в общую безрадостную картину: магия уходила, истончалась, не слушалась привычных схем, реагировала лишь на самые приземленные и грубые обращения, все меньше помогала в повседневной жизни, искрясь где-то на задворках восприятия.

По чести сказать, эти искры — единственное, что осталось от прежнего порядка вещей.

Открывать Окна стало невозможно, поэтому бывший Мидир, нынешний Майлгуир не знал, что творится у неблагих и фоморов, но предполагал, что ничего хорошего. Молчание королей беспокоило Майлгуира тоже, но не так сильно, как творящееся в собственном королевстве. Умом он понимал, что Лорканн бы уже как-то дал знать, насколько он недоволен новым порядком вещей, а Айджиан хоть пешком бы пришел, чтобы весомо постоять над душой, сложив руки — и добиться от волка хоть каких-то извинений, если не раскаяния. Молчание обескураживало. Или им не было до Мидира дела, что вряд ли, или их тоже удерживало на месте что-то сильнее просто долга короля. Особенно тревожно было за неуравновешенного грифона, чтобы Лорканн смолчал, он должен был по меньшей мере умереть. Думать о таком не хотелось.