Все бури (СИ)

В озорных серых глазах напротив искрились наглость, непочтительность, издевка! Майлгуир даже едва заметил, что брат обратился к нему старым именем, больше не звучащим в Доме Волка. И это правило Мэллин нарушил естественно, так же естественно, как нарушал и все прочие.

— Это же где у меня будут ещё пять когтей? — напоказ задумался, явно намекая на непристойный вариант. — Ах, понял, на…

— Ну груди! Обалдуй! Вышитые же когти! — Мидиру было сложно удержаться и не выпустить собственные. — И только попробуй воспротивиться!.. — наставил на брата указательный палец.

Что, впрочем, не возымело эффекта, Мэллин легкомысленно кивнул, будто принимая похвалу, снисходительно улыбнулся, выводя из себя вернее, подкрутил колки струн, изобразил плавный перелив.

— Тогда песня! Героическая! Последняя! — присел удобнее, распутывая скрещенные ноги, развернулся чуть в сторону от Мидира и окна, запел глубоким, хорошо поставленным голосом: — Изба-авил бы меня-а, о ста-арый бо-ог, от ску-уки!..

— Ты не посмеешь! — Майлгуир начал подходить к брату, из груди рвалось рычание, Мэллин запел быстрее.

— Ве-едь два-адцать пять когте-ей, — замер на секунду, глядя прямо в глаза Майлгуиру, допел, — что ку-уй на до-оброй су-уке! — отбросил кларсах на кровать и сорвался с места за мгновение до того момента, когда там, где он сидел, сошлись в кулак королевские когти.

Майлгуир полыхнул глазами, с трудом расцепил зубы и очнулся, когда сметал на повороте застывшего статуей механеса.

— А ну стой!.. Стой, кому говорю! — рык разносился по вечерним переходам Дома Волка громовыми раскатами, отчего ярость поднималась приливной волной, окончательно захлестывая разум. — Иначе это будет правда последняя твоя песня!..

Предусмотрительный поганец пересел лицом к двери и этим выиграл себе преимущество, а сейчас бежал впереди, сверкая серебристыми лампасами на штанах, в развевающейся черной рубашке и босиком — брат, очевидно, готовился ко сну и уже не планировал выходить из покоев, когда Майлгуир пришел поговорить. Короля в очередной раз занесло на повороте, механес обрушился, и Майлгуир отшвырнул его обеими руками, вымещая ярость, жажду что-то изменить, злость и праведное возмущение.

Мэллин мчался впереди, будоража дом смехом, в котором сливались ужас и восторг, страх и азарт погони — о, брат отчетливо осознавал, что Майлгуир не в духе! За ним спешил сам король, чувствуя, как все быстрее прокатывается по жилам кровь, как давно забытая полная сила пробуждается в теле, как он почти летит по пятам ускользающей добычи! Душа пела и одновременно жаждала крови.

С Мэллином вечно так!

Они промчались по всем, кажется, коридорам первого этажа, чуть не сбили с ног Вогана возле кухни, на что старый повар расхохотался вслед, напоминая времена, когда оба были мальчишками — и убегали уже от него. Майлгуир рванулся вперед, неизбежно догоняя не такого выносливого брата, но тот подло ускользнул на второй этаж прямо по колонне, а лазал старший не в пример хуже младшего! То есть, разумеется, сторонний взгляд не заметил бы разницы — взлетел один, а за ним второй, но Майлгуир почувствовал, что опять отстал!

Смех, впрочем, вел его, указывая четкий след! Мэллин хохотал и хохотал, будто попросту не мог остановиться, Майлгуир вырыкивал какие-то угрозы, задевал стены на поворотах когтями, сносил стойки с доспехами, разбивал бесполезных механесов и спешил дальше. Напоровшийся на стражу Мэллин юркнул между плечистыми волками, не успевшими ничего понять, а Майлгуир попросту, взрыкнув по-королевски узнаваемо, снес не успевших посторониться — реакция у них, в конце концов, волчья! Должны были заметить!

Второй этаж заканчивается быстро, брат, определенно, спешит к какой-то цели, и когда они пробегают открытую северную галерею, где Мэллин когда-то давно, кажется, в другой, яркой и настоящей жизни, едва не отдал жизнь за Этайн и чувство Мидира, тогда именно его беспокоит ощущение, словно он может прочесть шальные мысли брата. И его цель — там, через множество ступеней, черное окно левой башни!

Майлгуир хочет догнать Мэллина теперь уже затем, чтобы остановить, он вкладывает в бег все силы, но поганец увертлив, как скользкий фомор, и хитер, как изворотливый неблагой!

— Да стой ты! Стой! Я тебя не тр-р-р-рону! — звучит, конечно, с рычанием не особенно убедительно, но Майлгуир старается быть услышанным.

Мэллин, впрочем, осознавая, что рычание — плохой признак, ускоряется снова, долетая до башни просто в удивительнейшие сроки! Они обежали весь замок! Почти на три раза! И Мэллин продолжает неостановимо хохотать даже тогда, когда скачет по винтовой лестнице без перил вверх!

Брата заносит на нескольких поворотах, и Майлгуиру кажется, что его сердце или встанет, или взорвется негодованием, чувства оглушают, ищут выхода, и он рычит:

— Да стой! Я не звер-р-р-рь! Я тебя не убью! Только обниму! До хр-р-руста костей! — спина Мэллина все ещё виднеется впереди, в его рубашке и волосах вечерний ветер, босые ступни уверенно шлепают по каменным ступеням, как всякий волк, брат достаточно горяч сам по себе, чтобы не чувствовать холода.