Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

Мы знаем давно, что менты – люди жесткие, а порой и жестокие. Да я и сам от них натерпелся немало во время моего бродяжничества по военным тылам в детстве. И били, однажды до крови – в метро станции «Комсомольская», за три копейки, сунутые в билетный автомат вместо положенных двадцати; и сажали, и обирали, хотя что у меня можно было взять! Но бывало и по-другому: так, однажды от ограбившего меня мента, который не платя забрал у меня яйцо (я торговал на рынке у вокзала яйцами), меня защитил начальник люберецкой милиции, это был сорок шестой год…

Встречались потом в жизни и другие приличные работники милиции, запомнился, например, лейтенант Саша Марков из Ялты, сердобольный человек, служащий в лаборатории криминалистики… Но как истинный образец настоящего милиционера остался в душе мой первый защитник – начальник люберецкой милиции, не давший в обиду последнего из бросовых рыночных пацанов…

Почему я возвращаюсь к образу этого человека? Это вы поймете, прочтя письмо, которое я получил с родной стороны, Смоленщины, где недавно повезло побывать. Письмо от начальника УИНа (Управление исполнения наказаний), полковника Захарова, проще – самого главного человека, который осуществляет нелегкую милицейскую службу: в его подчинении колонии, СИЗО, тюрьмы.

Отринем привычное представление о том, что лагерь – это ГУЛАГ. Другое время, и нечто непоколебимое, прочное, неизменное в этой железной структуре уже дрогнуло и сдвинулось в сторону смягчения. И это более всего стало заметно по людям, которые служат в этой системе, верно исполняют свой долг, не самый почитаемый в народе.

Могу утверждать, что мирное население моей страны может спать спокойно: осужденные преступники действительно под замком, и люди, которые это делают, в большинстве своем среди всей нашей разрухи и распада не разложились, не коррумпировались и служат, как, скажем, служат пограничники, неся свое нелегкое охранное бремя. Я вспоминаю начальника колонии в Торжке, где однажды пришлось побывать, который пекся о своих заключенных, ибо не на что было их кормить и согревать зимой; о руководителях псковского УИНа, о встречах с руководством прославленного изолятора под названием «Матросская Тишина», где служащие волновались по поводу умирающего от туберкулеза зэка и просили (лично!) его помиловать и перевести в обыкновенную больницу, в которой, на свободе, он, может быть еще оживет.

Все это люди иного поколения, среди них много молодых, образованных, принесших в жесткую структуру ГУИН свои цивилизованные понятия о тюрьме, которая может быть изолятором, но никак не пыточным местом, где человека унижают и доводят до скотского состояния. Как ни странно и непривычно, именно эти люди по своей инициативе заводят разговоры о милосердии. Да вот хотя бы письмо-обращение полковника Захарова Анатолия Алексеевича, моего земляка, поднимающего не только вопросы общего характера об исполнении наказания, о них сейчас поговорить нет места, но и вопросы о подростках, о которых, если по чести, со времен двадцатых годов никто у нас, кроме милиции, и не печется.

А потуги нынешних властей, допустивших целую армию в три миллиона беспризорных, в будущем вполне подготовленных и уже организованных преступников, остаются не более чем сочувственными словами и депутатской болтовней. На этом фоне письмо человека, который не только все знает из первых рук, но кровно заинтересован в обережении и сохранении подрастающих ребят, особенно ценно. Вот оно.