Все, что мы хотели

Я выложил ей всё, вновь вспомнив лето, в которое мне исполнилось пятнадцать и в которое мой приятель Джон нашёл нам работу в клубе Белль-Мида. Мы с Джоном жили на одной улице, и он воспитывался примерно так же, как и я, то есть ему негде было пристраститься к гольфу. Но он почему-то страстно полюбил эту игру и всё, что с ней связано. Я относился к ней довольно безразлично, но работа в клубе была непыльной и прилично оплачивалась. Всё, что мы должны были делать – подносить мячи, убирать поле и протирать клюшки. Как ни странно, ребята постарше, которые занимались тем же самым, были чернокожими. Мы слышали, что это потому, что члены клуба не хотят, чтобы их дочери влюблялись в прислугу. Такой подход был явно расистским, но мы с Джоном к тому же сочли его личным оскорблением – почему же они не боятся, что их дочери влюбятся в нас, таких прекрасных белых мальчишек?

Намёк на Деланей.

Шестнадцатилетняя Деланей казалась нам взрослой женщиной – взрослой богатой женщиной, водившей красный BMW, подарок от отца. Такое само по себе впечатляло, но Деланей к тому же была опытной (правда, в то время это называлось несколько по-другому). Она постоянно разгуливала у бассейна в крошечных бикини или принимала солнечные ванны, лёжа на животе, развязав верх купальника и не заботясь о том, что мы увидим её грудь (которая тоже досталась ей от папы). Она любила пофлиртовать и не любила дискриминацию, щедро посылая лучи сексуальности всем без исключения – женатым членам клуба, чернокожей прислуге, белым мальчишкам.

Мы с Джоном оба ею заинтересовались, хотя видели в ней скорее возможную сексуальную победу, чем девчонку, с которой могли бы встречаться. В конце концов мы с ним заключили пари на двадцать пять баксов за каждый раз, когда кто-то из нас с ней переспит. За лето нам удалось влиться в круг её знакомых, потому что один такой же мальчишка знал кого-то из её приятелей, и миссия уже не казалась невыполнимой. Так что в начале августа, бонусом к минету, который Деланей сделала мне на заднем сиденье своего BMW, я получил семьдесят пять долларов от Джона. Повезло так повезло.

К несчастью, о нашей выходке скоро стало известно, и меня уволили. Деланей попыталась за меня заступиться, но её отец быстро подавил эту борьбу за справедливость. Он сказал ей, что больше она меня не увидит, и это ещё больше распалило нашу страсть, как оно обычно и бывает.

Несколько дней спустя мы прошли весь путь до конца, и я мог бы получить от Джона ещё двадцать пять долларов, но я не стал ему ничего говорить. Было как-то странно получать деньги за свой первый секс, да ещё с такой горячей девчонкой, как Деланей.

– А тебе не показалась эта сделка унизительной, сексистской? – спросила Бонни, прихлёбывая чай.

– Ну да, – ответил я, отводя взгляд. – Пожалуй. Немного. Но я-то у неё был не первым, и потом, я уверен, что она тоже меня использовала.

– Значит, ты признаёшь, что использовал её?

– Сначала – да. Когда мы заключили пари.

– А потом?

– А потом она стала мне нравиться. Немного.

– А как, по-твоему, она тебя использовала? – продолжала допытываться Бонни. – Тоже в плане секса?

– Эта мысль мне нравится. – Я ухмыльнулся.

Бонни тоже улыбнулась и покачала головой.

– Шучу. Деланей могла бы выбрать кого угодно… Просто со мной она чувствовала себя настоящей бунтаркой.

– Как это?

– Вы знаете, как это. Спать с плохим мальчишкой, ниже статусом… Она любила нарушать правила, поэтому выбирала такие купальники и таких парней.

– Она сама тебе это сказала?

– Не такими словами, но она постоянно говорила обо всей этой херне. О деньгах, о социальном статусе. И очень любила слово элитный. – Я закатил глаза, вновь, как тогда, ощутив свою второсортность.

– Значит, вы не казались себе несчастными влюблёнными?

– Нет. Я казался себе игрушкой, – признался я. – И наконец она зашла слишком далеко.

– Ага. И что же она сделала? – спросила Бонни.

– Она назвала мою мать солью земли[23].

Всё понимавшая Бонни содрогнулась и ахнула.

– Да. Я просто вышел из себя. Я сказал ей, чтоб не смела так говорить, – я вновь увидел, как Деланей, сидя на цементном полу в моем подвале и прихлёбывая из банки «Будвайзер», пытается убедить меня, что это комплимент, он означает, что человек приносит большую пользу обществу. Я спросил, как она определила, большую ли пользу приносит обществу моя мать, когда слышала от неё лишь несколько самых простых фраз: Привет. Рада вас видеть. Что будете пить? У нас есть «Пепси» и апельсиновый сок.

Бонни рассмеялась во весь рот.

– И что она ответила?

– Мои слова её задели. Она не любила, когда ей говорили гадости. Она любила сама говорить гадости. Но я не унимался. Я спросил, может ли она назвать солью земли врача или юриста? Или кого-нибудь из членов клуба? Она сказала – нет, потому что они все кретины. Я ответил, что не могут же они все быть кретинами, так же как все матери-одиночки не могут быть солью земли. Но дело было не в этом. Я понял, что говорить с ней бессмысленно.