Все, что мы помним

Она приводит меня в какую-то комнату, открывает дверь – а там сразу три человека, лежащих на трех разных кроватях. У всех у них открыты рты. Поначалу я думаю, что они наверняка уже умерли, хотя телевизор включен. Явно непохоже, чтобы в ближайшее время они собирались хоть что-то предпринять.

– Не позволяйте им одурачить себя, – предостерегает моя приятельница. – Они сношаются всю ночь напролет. Иногда я вообще не могу уснуть из-за их сношаний. Или сношений?

– Правда? – говорю я.

– Всю ночь напролет, – подтверждает она. – Все трахаются и трахаются. Иногда мне приходится приходить, барабанить в дверь и орать на них, чтобы они прекратили все это безобразие, но они просто не обращают на меня внимания и продолжают трахаться, всю ночь напролет.

– Правда? – говорю я. – Всю ночь напролет?

– Всю ночь напролет, – подтверждает она. – Трах, трах, трах.

Моей приятельнице это явно нравится. Да мне и самой это нравится.

Тем не менее наши похождения на этом не заканчиваются. Мы заходим в фильт, чтобы спуститься этажом ниже. Но для начала, конечно, успеваем посмеяться над табличкой, которая запрещает нам использовать его в случае возгорания над головой. А пока ждем, когда откроются двери фильта, моя приятельница говорит, что мне стоит помнить про пожарную лестницу. Говорю ей, что, естественно, прекрасно осведомлена про пожарную лестницу, поскольку та находится прямо рядом с фильтом, и я вижу ее там всякий раз, когда спускаюсь этажом ниже. При желании я могла бы даже подняться или спуститься по этой лестнице на любой этаж, чего нельзя сказать о моей приятельнице, поскольку она прикована к инвалидному креслу – не говоря уже о том, что мертва.

Тем не менее она настаивает, чтобы мы открыли дверь пожарного выхода и глянули вниз. Что не так-то просто – и открыть, и посмотреть, поскольку эта, как ее, сломана, а пожар, к которому ведет эта лестница, видать, находится где-то слишком далеко внизу, так что даже слабых отблесков пламени не видать.

– Смотрите, – говорит моя приятельница.

– Смотрю, – говорю я ей.

– Не забывайте, – говорит она.

Я начинаю уже понемногу уставать от того, что люди постоянно мне об этом напоминают.

– Не забывайте, – продолжает она, – что они могут сбросить вас с этой лестницы и сломать вам шею. В любой момент, когда им это только заблагорассудится.

Это не смешно, но это меня смешит. Как будто мы с ней не понимаем, что в случае чего им незачем заморачиваться с этой лестницей, когда они могут просто вытолкнуть меня из моего собственного окна. В любой момент, когда им это только заблагорассудится.

Тем не менее она вроде довольна тем, что предостерегла меня на этот счет, так что мы заходим в фильт и вместе спускаемся на нижние этажи.

Здесь я начинаю понимать, как много успела узнать моя приятельница. Дело не в том, что все то, что я здесь вижу, мне незнакомо – просто она побуждает меня взглянуть на все это другими глазами. Здесь, внизу, в коридоре, ведущем к большим дверям главного входа, находится салон красоты, где вы можете сделать себе педикулёз или перекрасить волосы в голубой цвет, а также медиазал, в котором можно вздремнуть перед каким-нибудь потрясающе оглушительным фильмом в потрясающе удобном кресле, к которому сбоку приделан держатель для чашки или для ваших зубов. А еще здесь есть интернет-салон с двумя компьютерами, один из которых сломан, а в углу притулилась стопка старых энцикло-чего-то там, потрепанных и пованивающих пылью и плесенью, хотя и не сломанных.

Моя приятельница вроде думает, что я и знать не знаю про весь этот сервиз… сервис.

– Все это оказалось очень полезным в ходе моих исследований, – говорит она с большим чувством собственной важности, неопределенно махнув в сторону компьютеров, так что я даже не могу быть уверена, имеет ли она в виду тот, который не сломан.

– Бо́льшую часть своих исследований я провожу на своем смартфоне, – вру я. – Большими пальцами.

Но она уже рассказывает мне про что-то еще. То ли про салон красоты, то ли про медиазал – не помню, про что именно.

– Здесь я видела это собственными глазами, – зловеще шепчет она, явно рассчитывая на то, что сейчас у меня затрясутся поджилки.

– Собственными? – переспрашиваю я, просто чтобы сбить с нее спесь и усилить возбуждение для нас обеих.

– Я собственными глазами видела, как какому-то бедолаге надели на голову пластиковый пакет.

– Пластиковый? – переспрашиваю я, но ее не перебить.

– Завязанный снизу, чтобы он не мог шуршать… дышать.

Довольно удивительная история, я полагаю. Моя приятельница явно хочет меня удивить. Но это почему-то меня ничуть не удивляет. Во всяком случае, не так сильно, как траханье.

– А потом, вне всякого сомнения, сбросили с лестницы вниз, в огонь.

Кстати, о «вниз»: мы спускаемся еще ниже и оказываемся на этаже, на котором, по-моему, я никогда раньше не бывала. Теперь моя приятельница полна решимости удивить меня.

– Где-то здесь, внизу, – говорит она мне, – есть секретное место.

Вид у нее при этом не особо уверенный, но еще больше возбужденный.

– Где покупают и продают наркотики. И писи.

– Писи, как анализ мочи?