Все, что вы хотели знать о смерти

Ипатьева она усадила за столиком во дворе возле альпийской горки и рассказала обо всем, что с ней случилось за те годы, пока они не виделись.

Павла не очень интересовали подробности, но он терпеливо слушал, глядя на альпийскую горку, на которой, чтобы никто не перепутал, стояла табличка «Монблан», увитая синими цветочками лаванды.

Ласкина откровенно делилась подробностями своих отношений со строительным магнатом, очевидно считая себя более близким Звягинцеву человеком, чем был когда-то Павел. Да так, наверное, оно и было.

– …Я поначалу думала, что он увидел меня и влюбился, – рассказывала Лиза, – а потом решила, что нужна ему для статуса. У всех олигархов есть любовницы, ну и он решил завести. Но мы с ним почти никуда не ходили. То есть он меня никому практически не показывал. Мог и не звонить неделями. И меня просил без веских причин его не беспокоить. И вдруг я поняла… поняла всем своим существом, что он очень одинокий человек и порой ему просто надо выговориться, а не с кем. Жене было неинтересно, у дочки своя жизнь. С зятем – чего откровенничать: сегодня один зять, завтра другой. Николай Петрович ко мне потому и приезжал, чтобы душу облегчить. Ему постель вообще не нужна была. То есть постель у нас была, разумеется, но часто и без нее обходилось. Он ставил на стол коньяк и закуску выкладывал, говорил: «Ну, давай по рюмочке». И мы с ним по рюмочке часа два или три. Он говорил, я слушала. А потом он уезжал. Иногда что-то на него находило, и он приказывал: «Разденься!» Я снимала с себя все и садилась к столу, и мы с ним снова по рюмочке. Но он даже не разглядывал… Мне не противно было, потому что у меня прекрасное тело: я им горжусь, и мне даже нравится, что на меня смотрят. Он смеялся и говорил, что я нимфоманка-эксгибиционистка… А он всегда хотел чего-нибудь такого, на грани или даже за гранью дозволенного. У него со мной все было по-честному, наверное, потому, что я ему нравилась… Наверняка нравилась… Не знаю даже почему. Но он многим делился со мной… Вспоминал, как бедно жили его родители, как он хотел разбогатеть. Как познакомился с Еленой Ивановной, которая жила с родителями в сталинской четырехкомнатной квартире с видом на Неву, а он зайцем на общественном транспорте ездил, чтобы денег на пельмени или на макароны хватило. Он говорил, что ему еще повезло, что она обаятельная и привлекательная оказалась, но, даже будь она о трех ногах и без глаза, он бы все равно на ней женился. А то, что она красивая, это бонус за его терпение… Так он говорил… Но он ее не любил, как мне кажется. Он дочку свою любил… А мечтал о сыне… И когда ты появился у него… то есть не у него, а у Светы, он думал, что это ему подарок… То есть не это, а ты – подарок небес.

– Часто он приезжал к тебе?

– По-разному. Мог месяц у меня не появляться. И даже не позвонить. Да он и не звонил почти никогда. И мне запрещал. А потом раз – и в дом входит. А потом вечера три подряд заезжает. Ночевать за все годы если и оставался, то всего раз десять или пятнадцать. Может, двадцать. Смешно, конечно. Мы с ним здесь, во дворе, за столиком, или в спальне, а Фролов и водитель в машине. Оба не спят, охраняют. Я думаю: ну кому мы нужны, кому вдруг захочется нас убить… А вот как сложилось…

– У него не было никаких предчувствий?

– Так он все время… Не все время, конечно, не постоянно, но говорил, что с ним что-то должно случиться. Но я думала, что он просто так прикалывается… Он говорил, что Елена Ивановна его закажет, и правильно сделает, и даже не потому, что она ревнивая, а потому, что вдруг постарела и не может ему это простить. Мол, она старая и он старый. У него любовница, а она никому не нужна. Он говорил, что у нее крыша потихоньку едет… Елена Ивановна боится его потерять и потому даже скандал не может закатить… Она даже пистолет у него стащила зачем-то… Но Николай Петрович нашел и забрал… Она так плакала и вопила, что хочет себя убить.

– Что за пистолет?

– Не знаю, – пожала плечами Лиза, – немецкий какой-то.

Ипатьев хотел узнать, боевой пистолет или травматический, но понял, что переспрашивать бесполезно.

– Он сейчас у меня лежит, – вдруг призналась Ласкина, – могу принести. Он в специальной сумочке или в коробочке для ношения.

Лиза вышла из комнаты и очень быстро вернулась с кобурой. Протянула ее Павлу.

– Он на прошлой неделе ко мне заезжал… Снял, когда в постель ложился, а потом домой заторопился и забыл.

Ипатьев достал из кобуры пистолет. Это был полицейский «Хеклер унд Кох» с двухрядным магазином на тринадцать патронов. Павел проверил магазин – в нем было восемь патронов. И в стволе была копоть – то есть пистолетом пользовались совсем недавно и после произведенных выстрелов не почистили оружие.

– Можно мне его у себя оставить? – спросила Лиза. – А то одной жить страшно.

– Нельзя. Во-первых, он не твой. Во-вторых, даже для хранения оружия нужно иметь разрешение. В-третьих, ты не умеешь им пользоваться. А если одной страшно, то заведи себе мужчину.