Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

1935.VI.21. Соловки. № 22. Дорогая Аннуля, 18-го получил твое письмо № 17 от 7.VI (а также от мамы), а 19-го № 18 от VI.10. Надеюсь, Васюшка уже вернулся из поездки и поживет с вами, так что тебе будет веселее. Но прежде всего пишу о делах. Послать тебе доверенности письмом нельзя. Но завтра высылаю их тебе чрез учреждение, так что тебя, очевидно, вызовут для их получения. Доверенности эти можешь передоверить кому-нибудь, кому получить по ним проще, чем тебе. Писать доверенности на имя Б<ориса> В<асильевича>¹ я не мог, т. к. не знаю его адреса, да и не хотел его безпокоить получением их. — За несколько дней, прошедших между прошлым письмом и этим, вся местность вокруг нас изменилась неузнаваемо, в связи с наступившими теплыми днями. При круглосуточном свете рост идет здесь у растений с неописуемой быстротой, буквально часами. Сейчас все одето пышной зеленью, нежной и богатой, все в цвету. Безконечные сплошные заросли черники и голубики покрывают здесь почти все пространство в лесах и вдоль дорог; к тому же в этом году цветение необыкновенно сильное. Много морошки, тоже в цвету. Цветы ее белые, крупные, вроде клубничных, а листья несколько напоминающие листья мальвы. Вылупились безчисленные майники, как у нас (двулистные), но еще не зацвели. Около нашей лаборатории посажены две черемухи, они в цвету сейчас. На дворе и в бывшем саду, поросшем травою, вокруг сгоревшего храма, множество незабудок и маргариток. Встречаются болотные лютики. Есть интересные лишаи, папоротники, плаун. Два растения без определителя я не мог определить, они новые для меня, но оба, очевидно, из вересковых. Встречаются багульник, собирающийся расцвесть. В промежутках между занятиями, минут на 5–10, я по несколько раз хожу по озу или на озеро, то и другое очень живописны. Мои сожители купаются в озере², но я не решаюсь, так как берега топки и затянуты сапропелем, а с «пристани» — глубоко, говорят, 10 и более метров. Вода в озере чистая, но красного тона. Умом я понимаю, что тут очень красиво и что наша местность лучше хорошей дачи³. Но сердце все же не лежит к ней. Иногда хожу пройтись в 2 или 3 часа ночи; это ничем не отличается от дня, только несколько свежее. Но и днем здесь тепло, только тепло на солнце, а не жарко. Воздух очень мягкий и весьма чистый, курортный. Местность неровная — вся изрезана озами, высотою до 2030 метров, пожалуй. Всюду большие и малые валуны — «окаменелые волки», как гласит древнее карельское предание. И всюду, куда ни пойдешь, осаждают рои комаров, в лесу, на озере, по дорогам и во дворе; залетают и в комнаты. Чуть было не забыл сообщить: обе твои посылки получил, теперь у меня есть все решительно, пожалуйста, не присылай больше ничего, пока я сам не напишу вам. — До сих пор я так и не знаю, родился ли у Кати⁴ кто-нибудь; напиши. Присылаю тебе цветок морошки; вероятно никто из вас, разве кроме Васи, не знает, как она растет, так что будет интересно посмотреть. Тут встречается замечательно милое кустарниковое растение, карликовая береза, Betula nana. Сегодня сорвал для тебя веточку, пришлю, когда подсохнет. Она похожа на обыкновенную березу, то есть по листьям и по сережкам, но кукольную, с мелкими изящными листочками, тонко зазубренными. Сегодня узнал, что одно из растений, мне неизвестных, называется по местному чернуха. Вероятно, оно из вересковых, с тонкими узкими листочками, расположенными, как хвоя у ели — растение травянистое. На нем бывают черные ягоды, напоминающие чернику и держащиеся до конца весны. Ягоды эти считаются вредными, но, говорят, монахи в прежнее время варили из них квас. Пока писал это письмо, в природе опять изменение: распустилось множество вороньего глаза. Растение это очень изящно. Цветок его здесь не белый, как у нас, а слегка тронутый розовым тоном, особенно у концов лепестков. Вид кажется новый для меня — очень мелкие растения. Вышли листочки папоротника, но я забыл его название: лист на тонком, жестком, словно из конского волоса, стебле, по форме же лист перисто-разрезной, вроде как у орлеца. — Меня занимает вопрос, получили ли Вы письмо с зарисовкой с меня; было бы жаль, если бы она пропала, так как ее делал неплохой художник⁵. Мы с белыми ночами совсем потеряли суточный ритм. После обеда, то есть с 7 часов, обычно спим 1–1¹/₂—2 часа, а затем снова принимаемся за работу и просиживаем всю ночь, под утро лишь ложимся спать. Впечатление, как если бы в сутках было два дня, а не один⁶ Хорошо бы круглый год иметь белые ночи, но к сожалению, уже скоро начнется поворот к обратному, то есть к черным дням. Надеюсь, ты напишешь, каким приехал Васюшка, так что и не спрашиваю тебя. Напиши непременно о здоровье всех вас, в особенности о своем собственном и об Олином. Окрепли ли Тика и Мик? Давала ли какие-нибудь советы по музыке М<ария> В<ениаминовна>? Продолжает ли Васюшка горбиться? Я так и не знаю, получила ли от П<авла> Н<иколаевича> мое белье и прочие пожитки? Очень скучаю по тебе, по всем вам. — Доверенности тебе (две) отправлены, но не знаю, скоро ли дойдут. Если будет случай, узнай, вышла ли в свет книга об изоляционных материалах, которую я когда-то давно редактировал. Было бы досадно, если бы пропал даром большой труд, на нее затраченный. О судьбе ее должен знать М<ихаил> В<ладимирович>.— В качестве кого поехал с Кирой Никита⁸? Пусть Кира напишет, что именно должен он делать для обследования условий развития уровской болезни⁹. Я писал ему кое-что на эту тему, то есть помимо намеченной программы, но по-видимому письмо мое не дошло. Очень рад его работе в Радиевском институте. По правде сказать, В<ладимир> И<ванович>¹⁰ единственный человек, с которым я мог разговаривать о натурфилософских вопросах не снисходительно, все прочие не охватывают мира в целом и знают только частности. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. Заботься о своем здоровье.