Все это правда

– Когда мы впервые обсуждали, почему ты переводишься в другую школу, вы с твоими родителями решили, что в первую очередь это делается ради академической успеваемости, чтобы у тебя были хорошие перспективы независимо от Южного Карлайла. Я упомянула, что ты можешь завести новых друзей и что тебе нужно приготовиться к тому, чтобы рассказать им о своем прошлом. Тем не менее ты твердо заявил, что не собираешься социализироваться; ты сосредоточишься на учебе и поступлении в колледж. Я с уважением отнеслась к твоим намерениям. А теперь ты рассказываешь мне о друзьях и даже о девушке. – Доктор Нихати снова заговорила медленно. – Ты должен понять, что, если собираешься поддерживать с ними близкие отношения, тебе придется рассказать им о том, что произошло в Южном Карлайле.

Где-то после «рассказываешь мне о друзьях и даже о девушке» Брэди перестал слушать доктора Нихати. Она ему не помогает. Она хочет, чтобы он двигался назад, а не вперед. Это не прогресс. Тора создаст нового Брэди и поможет ему забыть о прошлом. Вот что значит двигаться вперед.

– Брэди?

Мальчик кивнул, но потом вспомнил, что доктор Нихати предпочитает, когда ей отвечают вслух.

– Да.

– Ты сам решаешь, делиться ли с другими своим прошлым или нет, однако твой выбор может серьезно повлиять на твои отношения. Если Санни или Тора узнают о том, что произошло, из других источников, и им, и тебе придется нелегко. Последствия могут быть очень тяжелыми.

Доктор Нихати не понимает. Она не верит в божьи знамения, не знакома с концепцией «табула раса». Брэди сыт по горло ее старомодной терапией. Он начнет с чистого листа и сам построит свое будущее. Девочка, которая сделала подъемный кран, станет инженером, а Брэди – хирургом. Он будет общаться с Торой Темпл, у него будет девушка, он будет наслаждаться жизнью, и не важно, что там думает доктор Нихати.

– Понимаешь меня? – спросила она.

– Да, – ответил Брэди, хотя был совершенно с ней не согласен.

Мири

– Ты как-то упоминала отца Фатимы.

– Да.

– Я не знал, что ее отец был в курсе дел.

– Да, он знал. Родители Фатимы развелись, когда она была маленькой, как и мои родители. Из-за этого я чувствовала в ней родственную душу. На самом деле у нас много общего. Фатима сказала мне, что у детей разведенных родителей повышенная жизнестойкость, потому что мы вынуждены полагаться только на себя, а другие ребята все время оглядываются на своих предков.

– Понимаю. Ты видела отца Фатимы?

– Нет. Но однажды он позвонил Фатиме, когда мы были у нее в гостях. Она включила громкую связь. Разговор у них вышел напряженный. Мы слышали, как он кричал на нее. Доктора Роу нельзя назвать деликатным человеком, и это еще мягко сказано.

– Что он говорил?

– Он думал, что Фатима уже закончила новую книгу, напоминал о дедлайне и о контракте на два романа. Типа, если она серьезно думает о писательской карьере, ей нужно плотно взяться за дело. Называл ее графоманкой, однодневкой. Никак не мог понять, как можно так долго возиться с книгой. Фатима ответила, что она и не ожидает от него понимания. Ее отец – доктор. К нему приходят пациенты, говорят, где у них болит, и он лечит их, используя средства и лекарства, которые выучил еще в университете. Совсем не то же самое, что сотворить целый мир из ничего. Никто не приходит к писателю и не говорит, что ему писать. А он давай орать, что у нее ипотека. «Тебе нужно наконец вырасти! Ты и так потратила почти все деньги из фонда твоей матери на этот убогий дом; так больше не может продолжаться. Я не собираюсь тебя содержать!»

– Ничего себе.

– Фатима забралась с ногами в кресло, закрыла голову руками и стала кричать в ответ: «Я не лентяйка! Я работаю над книгой! Я потому сюда и приехала – чтобы писать. Нет, я не дрыхну целыми днями и не клублюсь по ночам. И вообще, «клубиться» – так уже никто не говорит, – сказала она. – Не надо называть меня «кумиром для малолеток»! Я помогаю своим читателям, только тебе этого не понять! Я меняю жизнь людей. Может, я и не кардиолог, но это не значит, что я не помогаю людям. Ты даже представить себе не можешь, сколько добра я делаю».

– Вот это да.

– По-другому и не скажешь. Ее отец – высокомерный говнюк. Фатима заявила ему: если он будет называть ее «графоманкой» и «однодневкой», она не станет писать быстрее, поэтому, если он хочет звонить ей, чтобы поддержать, – всегда пожалуйста. А если не готов ее поддерживать – пусть вообще ей больше не звонит.

– Тебе не кажется странным, что та книга, о которой они говорили, на самом деле о тебе?

– Нет! (Вздыхает.) Она не обо мне. Господи, да хватит уже говорить о том, что эта книга обо мне и моих подругах. На самом деле она о Джоне. Джона сам хотел, чтобы Фатима написала о нем. Неужели непонятно? Он хотел переписать себя заново. И Фатима помогла ему.