Всё это про любовь(СИ)

Он пристально посмотрел мне в глаза.

- Вы - напористая, нагловатая, - не обижайтесь, - но эти качества не закостенели в вас. Вы способны чувствовать и сочувствовать, поэтому ваша экспансивность не наносит людям ущерба. Позвольте вашу руку, - он осмотрел ладонь с двух сторон. - Особых отметин нет. Значит вы не швея и не учительница. Получается, - он гордо выпрямился, - вы инспектор дошкольных учреждений. Приехали провести ревизию.

Я не удержалась, прыснула в кулак. Он радостно переспросил:

- Я прав? Угадал?

- Почти на сто процентов.

- Тогда пойдёмте.

Он взял мою сумку, я - пойманную рыбу. Кошка посмотрела настороженно, однако ничего не сказала, вероятно, поверила в мою честность.

Эдуард Ляликович представился, сказал, что его фамилия Салазкин. Я назвала свою фамилию. Мы пожали друг другу руки.

Салазкин жил в деревянном одноэтажном домике. Как я поняла, большая часть жителей Илавецка проживала в таких домах. Так называемый частный сектор.

На лавочке у забора сидел старик. На трость положил ладони, на них - голову. Дремал. Эдуард Ляликович поднёс палец к губам, призывая меня молчать, осторожно поднял щеколду калитки.

- А я не сплю, - старик поднял голову. - Думаю.

- Знакомитесь: Сахарный Демьян Захарович. А это - Евгения Фролова.

- Уж не Зинки ли Фроловой дочка? - дед встрепенулся дед, по-бабьи всплеснул руками.

- Нет, я не здешняя.

- Слава богу, а я-то подумал, за алиментами явилась, - дед подмигнул, сдвинул кепку на затылок.

"Ух ты! Герой! - подумала я. - Двухсотлетний Казанова".

В доме было прохладно и чуть влажно, как бывает только в деревянных домах. Ветер играл занавесками. Весело пела муха. Кошка прошла в зал, села в центре комнаты. Она была здесь хозяйкой, и принимала гостей. По стенам висели фотографии. В основном чёрно-белые: семейные, классные, - я прошла вдоль галереи, - изредка портреты. Дореволюционные сепии: бравый казак восседает на стуле, за его спиной интеллигентный юноша - сжимает в руках гимназическую фуражку.

- Это мой отец, а это дядя. Дядя погиб в Гражданскую. Это мой последний выпуск, это мама в юности. А это Люда. Хорошая фотография, правда?

Признаться, я позавидовала этому дому. Тому, что он такой ладный, что у него есть хозяин и хозяйка. Пусть даже это кошка. Вот только детей не хватало. Визга, плача, смеха. Будто услышав мои мысли, Эдуард Ляликович открыл альбом, вынул две фотографии. Юноша и девушка. Внизу подпись: Слава и Юлия.

- Мои. Они теперь совсем выросли, в Ленинград переехали. Там строят свою жизнь.

Красивое выражение: "Строить жизнь", в нём есть надежда и едва заметный обман.

Я оставила вещи, переоделась, сходила в душ. На краткий миг лень завладела моей душой - расхотелось куда бы то ни было идти, бежать, разбираться с людскими пороками. Захотелось завалиться на койку, взять детектив и читать, посматривая на сирень за окном. Вдыхать аромат и пропускать нудные страницы.

*

Сахарный Дед - так я его прозвала, - сидел на прежнем месте. Лишь только я вышла за калитку, поманил пальцем. Смотрел хитро. Я даже испугалась, что он начнёт меня кадрить. Что я буду делать?

- Ты девка видная, титястая, дай бог тебе здоровья, ты мне растолкуй, - он кивнул на лавку, я села. - Евгения, это как по-нашему будет?

- Женя.

- А-а! - он обрадовался. - Генька! Была у меня одна Генька в пиисят четвёртом. Огонь, а не баба. С юбки выпрыгивала, так у ей жгло.

- Я тороплюсь, дедушка.

- Одну минуту, - он сделался серьёзным. - Вот смотри. Ситуация. Допустим, я помру. - Он сказал это с вопросительной интонацией, будто у него был шанс на вечную жизнь. - Допустим, попаду в рай. Можем же мы такое допустить?

- Можем.

- А в раю Толик Копытин!

- И?

- А я его терпеть не могу! Просто до икоты не перевариваю! Что мне делать?

Я задумалась: "Дела! Божьи одуванчики рай поделить не могут. Будто это туалет в коммунальной квартире".

- Во-первых, вам рано об этом думать. Во-вторых, где гарантии, что Толик Копытин в раю? Может быть, его там нет.

- Есть, - Сахарный Дед почесал в затылке. - Толька точно там. Он всю жизнь праведником прожил. Это у меня путёвка под сомнением. Я вон и заборчик вокруг церквы починил. Покрасил за свои деньги. Как тебе цвет?

Я пригляделась: кобальт светлый синий. В пропорции один к... трём.

- Очень красиво.

- Как думаешь, зачтётся?

- Думаю да.

Мы распрощались. В последний миг, каким-то неуловимым движением дед цапнул меня за ягодицу - ущипнул. Я погрозила ему кулаком, и поняла, что опыт не пропьёшь. Большой мастак этот сахарок до женского пола. Факт.

*

Светлана Насонова была прописана по Большову Сливовому переулку, дом двадцать три. Квартира номер семь. "Третий подъезд, третий этаж, - как в "Бриллиантовой руке". - Или там был четвёртый подъезд?"

Дом окружали яблони. Со всех сторон - будто его построили на полянке в саду. Я подумала, что здесь волшебно ранней весной, когда цвет. Аромат - до одури. В распахнутые окна втекает любовь, души людей обнажаются, становятся нежнее. Чутче понимают друг друга.

Третий этаж, седьмая дверь. Позвонила. Тишина. Прислушалась: кажется, льётся вода. Позвонила ещё раз.