Всё это про любовь(СИ)

Глаза вспыхнули и напряглись - в них появилась тревога. На мгновение - я готова поклясться, - промелькнуло отчаянье. Но только на мгновенье. Пауза - и вновь твёрдая решимость.

Римма поставила передо мной низенький стульчик. Я не сразу поняла, зачем это? Потом встала на него и увидела операционный стол.

Сердце упало в пятки и там задохнулось. Я так и стояла с задохнувшимся сердцем: на операционном столе лежала малышка двух лет от роду - не больше. Бледное личико запрокинуто, веки полупрозрачные, голубоватые, больные.

- На таких операциях смертность пятьдесят процентов, - шепнула Римма. - Это считается нормой. А у Александра Фёдоровича выздоравливают восемь из десяти пациентов.

Обычная медицинская фраза поразила цинизмом: "Как детская смертность может считаться нормой?" Вероятно, как-то может.

*

Я вышла во внутренний дворик, прислонилась к берёзе. День догорал. В макушках каштанов безумно орали сороки. Я молилась. Вернее предъявляла господу претензии:

"Ну почему так? Зачем? Зачем ты всё портишь? Почему талантливый хирург не может быть просто талантливым хирургом? Зачем ты впихнул в него эту мерзость? Кому ты сделал лучше?.. Или ты хотел компенсировать его достоинства? Выделил похоть в нагрузку? Ты наказал не его, ты наказал его пациентов".

Небеса ухмылялись в ответ, и я спросила напрямую: - Так ли это необходимо, смешивать несмешиваемое?

В песочнице играли дети. На скамейках рядом сидели мамаши, следили напряженными взглядами за своими чадами. Маленькое побитое войско: подвязанные руки, перевязанные головы, гипс на ногах. Позади, чуть в отдалении гуляли больные взрослые.

На дальней скамейке сидела женщина, я подошла, села рядом. Не потому, что я искала беседы, просто эта скамейка была дальше остальных. Почти на улице. В руках женщина теребила пухлую тетрадь в чёрной коленкоровой обложке. На белом прилепленном квадратике крупно начертана фамилия. Медицинская карта, поняла я.

Мы молчали. Потом она посмотрела на меня - будто ища поддержки, - спросила:

- Вы тоже к Плотникову?

Что я должна была ответить? Молча кивнула. Женщина пролистнула тетрадь.

- У нас атрофируются канальцы. Грубеют мембраны ба-базальные, - она смутилась, что произнесла это слово с запинкой. - Будут оперировать. А вы с кем пришли?

Я не ответила. Пожелала удачи, встала и пошла. Уже из переулка обернулась. Рядом с женщиной дурачился мальчишка - болезнь ещё не истощила его жизненные силы, - он просился в кино, смеялся. Его держал за руку отец. Допустим-капитан Рудня.

Капитан поднял голову, наши взгляды пересеклись. Он кивнул, я ответила.

*

Около учительского дома всё осталось по-прежнему: скамейка, забор, калитка и дедушка Демьян. Сахарный дед. Я опустилась рядом, он подвинулся.

- Чего грустишь, кудрявая?

- Да так. Мелочи.

- Не ври, с мелочей так не разносит. У тебя не лицо, а... - он матюгнулся. - К Плотникову ходила?

- Ходила.

- Тогда понятно. Хороший он мужик. Дохтур!

- Хороший, - согласилась. - Только такого натворил...

- Ты про Светку что ли? - дед хмыкнул. - Большое дело! Ну откачегарил он её разок-другой, и что? Рази бабы не для этого предназначены? - Я вгляделась в его лицо. В сумерках сложно было разобрать, шутит он или говорит серьёзно? - Дело он своё туго знает, лечит. Это главное. А бабы...

- Сейчас впаяют ему лет десять. Будут ему и бабы, и деды.

- За что? - дед аж вздрогнул.

- За это самое!

- Да ты што! За это дело теперь по десятке на харю выписывают? Кошмар! Даже в тридцать восьмом до такого не додумались! А откуда ж дети будут появляться? Аисты не справятся!

- Нужно по любви. По согласию.

- Где ж ты в этом деле согласие видела? - дед смотрел на меня снисходительно. "Сейчас учить начнёт", - поняла я. И не ошиблась. - В любовном деле, если будешь согласия ждать, токмо на Дуньке Кулаковой женисси.

У нас в деревне тракторист жил. Савостьянов Мишка. Рот - как у жабы, от уха до уха. Как засмеётся - все зубы видать. Так вот он влюбился в Нинку птичницу. И то сказать - ладная девка была. Гладкая. Кулак - с мою голову, ага. И, ты понимаешь, что удумал, чтоб добиться взаимности? Токмо народ уляжется ночью, приснёт. Он гармошку растягивает, и давай по улицам ходить. Душу отводит. И так каждую ночь! Весь колхоз будоражил, лишенец, своей музыкой.

- Помогло?

- Не сразу. Били его несколько раз. Не от злобы - сочувственно. Надеялись вытрясти любовную лихорадку. Пару раз гармошку рвали. Бестолку: починит "гармозу" и снова народ терроризирует. Да. Сам председатель колхоза к Нинке ходил. Сватал.

- И что? Чем дело кончилось?

- Свадьбой. Нинка его после свадьбы мигом от музыки отучила. Крута была характером.

- Вот видите, - сказала я. - Свадьбой. Значит по любви.

- По любви? А ты знаешь, как моя Маланья меня окрутила? Хитрющая была стервоза, жуть! Не дай бог она тоже в раю. Как думаешь, в раю браки отменяют? Или мне опять эта конфетка в жёлтой кофточке достанется? Не хотелось бы. Вот на молодаечку я бы согласился.

Я вздохнула: "Козёл!" и напомнила: - Как же она вас окрутила?