Все имена богини

Серая Мышка незаметно и волшебно преобразилась, продолжая преображаться по мере усиления внимания со стороны мужчин. Она даже успела переодеться. В какой-то момент Алексею стало казаться, что она успевает менять туалет (или, по крайней мере, части туалета) тут же, не выходя из-за стола, проделывая это ловко и незаметно. Только что на ней были её обычные серенькие колготочки - и вдруг они стали чёрно-прозрачно-узорчатыми, и ладонь Алексея даже ощутила рифлёный рисунок вместо прежней бархатистой мягкости. Потом он снова отвлёкся рукой на рюмку "Дуэли", а когда опять, уже привычно, стал поглаживать её бедро, под ладонью оказалось нечто плотное, прохладно-шелковистое, и, скосив глаза, Алексей увидел переливчатые алые разводы длиннющего муарового платья и прущие из декольте бело-розовые дыни, каковые ну никак не могли прятаться под её всегдашней серенькой униформой. (И почти сразу он перехватил тоскливо-восхищённый взгляд Виталика...) Потом они, спотыкаясь, танцевали возле Жекиного верстака, и руки Алексея проворно обжимали податливо-мягкие ягодицы под коротенькой кожаной юбкой, то и дело щёлкая эластичными подвязками ажурных чулочков, а проволочно-колкие локоны Лукреции лезли ему в нос и мешали добраться губами до мочки уха. Давешние розовые дыни совершенно не прощупывались под жёстким старомодным бюстгальтером с ненормальным количеством пряжек и пуговиц. (Но замаслившиеся глазки Георгича без труда проникали и сквозь "лапшу" с "фонариками", и сквозь бюстгальтер...) Потом, уже в микроавтобусе, Алексей тщетно пытался замыть минералкой пятно вишнёвого тоника на подоле ярко-синего, в аляповатых цветочках и бабочках, платья. Давным-давно, ещё до свадьбы, точно такое же платье носила Марта, и оно точно так же обтягивало её упругий животик, выделяя ямочку пупка... Минералка была холодной, Лиля вскрикивала и ёжилась, и пришлось сунуть руку ей под подол, чтобы защитить горячее бедро от прикосновений влажной тоненькой ткани. Ни чулок, ни колготок на ней уже не было, и трусиков почему-то тоже...

Лифт в девятиэтажном общежитии не работал. Постепенно и мучительно трезвея, Алексей волок обмякшую Лену с этажа на этаж и отыскивал на грязно-зелёных панелях матерную фразу, которую Любаша, хихикая, то и дело громко шептала ему в ухо. Номер своего этажа Лиза не помнила. Принципиально. Ей было интереснее, чтобы Алексей узнал этаж по фразе на панели.

Фраза обнаружилась не то на седьмом, не то на восьмом этаже, напротив лифта, чуть правее застеклённой двустворчатой двери с лестничной площадки в холл. Стекло в левой створке было выбито, сама она висела на одной верхней петле и не закрывалась. Правая створка, наоборот, не открывалась, поскольку была прибита к притолоке толстым гвоздём (кажется, двухсоткой). Сразу за нею обнаружилась обширная батарея пыльных бутылок. Из конца в конец длинного холла носился, часто пробуксовывая на грязном кафельном полу, малолетний велосипедист. К счастью, Люсина дверь была совсем рядом с площадкой, а то не миновать бы им дорожно-транспортного происшествия с лёгкими увечьями.

Потом Лика долго ковырялась в замке, то опираясь на косяк, то обвисая на плече Алексея, то хватаясь за его планшет, пока Алексей не отобрал у неё ключ и не открыл дверь сам. Он был непоправимо, неподобающе трезв, он мечтал поскорее сгрузить Лолиту на её постель и сбежать отсюда. Войдя в комнату, он ошеломлённо замер.

В этом светлом и очень просторном - не меньше восемнадцати квадратов жилом помещении не было ничего, кроме картин на стенах. То есть, в комнате, конечно же, была какая-то мебель - низкая полутораспальная кровать, полированный шкаф, шаткий исцарапанный столик, задвинутый в угол вместе с двумя табуретками... Но мебель тут была невзрачной, несущественной и отнюдь не главной. Неуважаемый шкаф. Настолько не уважаемый, что даже зеркала не было на его полированных створках. И не было ни скатерти, ни даже салфеток на шатком столике, ни штор на широком, в полстены, окне, ни коврика над кроватью, хотя бы символического.

Женщины так не живут, подумал Алексей.

В комнате было пространство - ощутимое почти физически, до острого холодка между лопатками. Был ровный мягкий свет - окно выходило на север, прямо в небо, подсвеченное ранним сентябрьским закатом, поверх крыш последних пятиэтажек северо-восточного микрорайона Усть-Ушайска. И были картины... Не репродукции, вырезанные из журналов, не дилетантские поделки подруг, и даже не детские рисунки - а оригиналы и эскизы, писанные мастерами. Алексей никогда не видел этих работ и даже не подозревал об их существовании, но, переходя от одной к другой, он каждый раз узнавал руку.