Все имена богини

- Спасибо, - серьёзно сказала Ляля. - Я выберу то, что мне больше понравится, можно?

- Я же сказал: бери все!

- Нет, так нельзя. - Она провела кончиками пальцев по его трёхдневной щетине, от виска до подбородка. - Я так не хочу. Я знаю, что тебе не жалко, но я не хочу...

* * *

Она взяла первый и сорок седьмой эскизы: "Набежавшую волну" и "Пробуждение". Это был странный выбор. Среди шестидесяти девяти эскизов нашлись бы и получше этих двух. Гораздо лучше... Но о вкусах не спорят.

"Всё прочее" - шестьдесят семь из шестидесяти девяти листов испорченной терпеливой бумаги в планшете, краски, карандаши, кисти, палитры, мольберт (господи, он совсем забыл о мольберте, а она тащила его на себе через весь город!), и даже кипятильник, и даже неполная баночка "Нескафе" - было аккуратно сложено возле его стола. А самой Серой Мышки уже не было. Совсем. Вместо неё шумно суетилось над чайником нечто пышно-плотное, в гремящей джинсовой броне и с гигантскими фарфоровыми клипсами... Оказалось, что Алексей пришёл на работу не "назавтра", а только через день - и этот день тоже выпал из его памяти. Была пятница, 24 декабря, и конвертик, который подал ему шеф (нехорошо при этом усмехаясь) был унизительно и заслуженно тощ.

- Зарплаты за эту неделю не жди, - заявил шеф, брезгливо отхлёбывая недозаваренный чай. - Зарплату ты не заработал. И не дыши в мою сторону. А премию - на, радуйся.

- Спасибо, - сказал Алексей. - А за что премия?

- За голую жопу, - объяснил шеф. - Пакость, но срабатывает. Считай, триста квадратов с твоей подачи сделали... Ну, и за новый Год. А сейчас пошёл вон. Похмелись на свои и побрейся. Фрейдист!.. - и он вышел сам, недовольно грюкнув дверью.

Предстояло объясняться с Мартой. И предстояло выяснять, куда запропастилась Серая Мышка. Первое Алексей отложил на вечер, на "после работы", а второе произошло почти само собой, но при посредстве Таисии Павловны. По её словам выходило, что "эта шалавка" (не шалава, а вот именно "шалавка"!) от нас, слава Богу, свалила - далеко и, дай Бог, навсегда. Почему "дай Бог"? А потому что проблядёжка, Виталика вон чуть не испортила, да и на себя посмотри, и даже Илья Сергеевич одно время... Тут Таисия Павловна конспиративно поджала губы и поспешила заявить, что Илья Сергеевич, всё- таки, мужчина неглупый, не то что некоторые. А в какое "далеко" она свалила, это никому не интересно - не то на Алтай, не то в Италию. Замуж выскочила - и всё, и больше вы Таисии Павловне об этой щучке не напоминайте.

Ай да мышка, ай да серая!.. Ну и ладно.

Алексей взял у Георгича бритву, поскрёбся насухо в Жекином закутке и пошёл вон - похмеляться на свои.

* * *

- А вот и человек с лошадиной фамилией! Алёшка, ты или не ты? Алексея хлопнули по плечу, и он обернулся, чуть не расплескав пиво.

Волнистые снежные кудри и такая же борода, весёлые синие глазки из-под белых кустистых бровей и крупнопористый морковного цвета нос, утонувший в белых пушистых усах. Лет двадцать назад всё белоснежное было рыжевато-русым, а теперь невысокий кряжистый дед Мазай превратился в деда Мороза, и ещё добавилось обтянутое толстым серым свитером пузцо под распахнутым кожухом... Это был Щегол - Иван Арсеньевич Щеголихин, самый гениальный из непризнанных художников Усть-Ушайска и самый непризнанный из гениев Российской живописи. Так он рекомендовал себя сам, и никто не спорил с этой автохарактеристикой. Когда-то Щегол преподавал в детской художественной школе, и Алексей хаживал в его любимчиках.

- Ну точно, Алёшка Овсов! - продолжал Щегол. - Ты мне вот что скажи, Алёша: тебя когда, поганца ленивого, выставлять начнут?

- Как только надерусь, Иван Арсеньевич, так сразу и выставят, улыбнулся Алексей. - А фамилия моя - Чепрак.

- Ну-ну-ну, уже и обиделся на старика. Я же знаю, что не Овсов, а как точно - не помню, помню только, что лошадиная. Вот я и говорю: выставляться надо, мелькать, если хочешь, чтобы твою фамилию знали и помнили!

- Нечего мне выставлять, Арсеньич. И не на что. И негде.

- Нечего, или не на что? Или негде?

- Нечего, - твёрдо сказал Алексей.

- Врёшь, - убеждённо сказал Щегол и покосился на пухлый планшет. Скромничаешь. Это грешно.

- Скромничать - грешно?

- Скромность, Алёша, есть высшая степень гордыни. Покажешь? - он кивнул на планшет.

- Это эскизы. Я не люблю показывать незаконченное.

- Ничего, мне можно. Всё-таки, я был твоим учителем.

- Но ведь не здесь же, - Алексей беспомощно оглядел заплёванную "стекляшку" пивной.

- Правильно. Пошли в кукольный. Заодно и выпьем на халяву.

- Там что - ёлка для алкашей?

- Там презентация первой книги нашего губернатора, на которую пригласили весь творческий бомонд, а про тебя почему-то забыли. Но я исправлю упущение властей. Пошли, Овсов! Будем делать из тебя Чепрака.

- Интересно. Я думал, что из губернаторов только Салтыков-Щедрин писал книги.