Всё хоккей

— Ты успокойся, Вить. Просто я не понимаю. Если вы с ней так понимали друг друга. Почему она не захотела с тобой быть?

— А чего тут понимать? Не в одиночестве же она решила по жизни мотаться. — Витька вытащил не первой свежести платок и промокнул им лицо.

— Значит, у нее кто-то появился?

— Если бы просто появился! Не уверен, насколько она влюбилась, но вцепилась, как кошка, в него когтями. Иначе бы все выболтала! Она же болтливая до ужаса была. А тут — гробовое молчание.

— С чего бы это?

— Вот и я думаю — с чего? Значит, он приказал! А почему приказал? Значит, был не свободен! А может, на должности какой высокой, кто его знает.

— А может и то, и другое, — неопределенно протянул я. — Но ведь это могут быть твои домыслы? Ты же его ни разу не видел?

— Не видел. Зато видел, как она к нему в машину заскакивает. Вся расфуфыренная, размалеванная, как теперь помню, в своей беленькой шубке. А шубку эту она надевала в исключительных случаях.

— А машину ты не запомнил? — не подумавши, ляпнул я.

— Здрасьте! Ты меня уже вообще за идиота держишь! Это я людей не запоминаю, для меня все на одно лицо. А моторы просто фотографирую, вот здесь, — он постучал по лбу. — серебристый форд. Я уже и Женькино лицо стал подзабывать, а эту тачку как живую перед собой вижу, усек?

— А не мог это быть какой-нибудь ее коллега по работе?

— Черт его знает! Вряд ли! Чего греха таить, следил ведь я за ней не раз, за углом у работы подкарауливал, до бешенства ревновал. Но она всегда одна выходила. А вот уже потом, из дому в этого форда частенько садилась. А потом сама тачку купила. Назло мне. Но — как оказалось — себе…

— Все-таки странно это, Витя. Ты говоришь, назло тебе. Если бы она к тебе равнодушна была, разве вообще бы что-либо назло тебе делала?

— Чего-чего? — Витька откинулся на спинку стула, покачнулся, чуть не упал, но успел вовремя вцепиться в него. И неожиданно громко расхохотался. — Равнодушна! Ну, ты, очкарик, даешь! Ой, не могу! Равнодушна! Да она влюблена в меня была по уши! Она только таких, как я, и могла любить! Но я был всех круче! Поэтому любила только меня! Зазубри это на своем очкастом носу, ботаник.

— Тогда я не понимаю, — я пожал плечами и разлил по бокалам пиво.

— Конечно, не понимаешь! Куда тебе! Судя по тебе, ты вообще ни черта в любви не кукарекаешь! Любила Женька точно меня. Но интерес имела другой. Я и сам до конца не усек. Почему, почему другой интерес? А потом меня осенило! Наверняка, была о-о-чень уважительная причина! Человек был другой, чем я, понимаешь, совсем другой? Может это ее и подмаслило? Вокруг нее ведь всю жизнь бесшабашники крутились, навроде меня. А тут… Тут видимо, какая-то сверх любопытная карта выпала. Может даже козырная.

— Но эту карту ты так и не угадал.

— Да, признаю, проиграл. Может, таились они слишком. А может, я в глубине душонки был уверен, что она все равно мне все выболтает. Она и выболтала бы. Да не успела.

— Ты, говоришь, следил. А тогда… В тот страшный вечер… Тоже следил?

— Еще бы! Не просто следил! Я к ней домой ворвался! И не пучи глаза. Да, ворвался. Решил, так сказать, точку нашим сложным отношениям поставить. Но вскоре поставила точку она. И не просто отношениям, а своей жизни, да и моей.

Витька вновь, в который раз смахнул слезу с подбитого глаза. Но при этом поерзал на стуле.

— Так вот. Как теперь помню, охапку жасмина надрал возле кинотеатра. Запах одуряющий! Мне чуть дурно не стало! А она со злости меня едва меня этим жасминовым веником не погнала, но потом открыла форточку, ее окна на шоссе выходят, и вроде нам полегчало. Жасмин на балкон вынесла, чтобы не вонял в квартире, а сама стала прихорашиваться возле зеркала. А красивая какая была, до одури! Вроде вид подростка, мальчишки. Стрижечка, фигурка худенькая, глазищи на пол лица — красавица! Краситься она не любила, считала пошлятиной, дурным тоном, в общем деревенщиной. А тут… Полкило туши, яркущая помада, фу, пудры в три слоя. Ну, я на нее и заорал. Говорю, колхозница ты! С ума уже совсем чокнулась! Ну и она мне соответственно: пошел вон, болван, тупица, три класса образования, безграмотность россейская и все в том же духе. До драки, правда, дело не дошло, как раньше, поскольку она боялась за свое короткое узкое платье и краску на лице. А вот до поцелуя дошло.

— Даже так? — впрочем, я уже не особенно удивлялся. Глядя на этого чумазого, неврастеничного парня с фингалом, мог запросто представить и его подружку.