Все люди - враги

Эта несколько неопределенная дискуссия могла бы продолжаться до бесконечности, если бы автобус не подошел к конечной остановке, что заставило их переменить тему. Когда они вышли к реке и свернули на прибрежную тропинку, Уотертон попытался было возобновить дискуссию, но Тони уклонился. Он знал, что излагал свои взгляды неубедительно, нелогично, но как можно было логически объяснить то, что воспринималось им как инстинктивное ощущение? Он не приводил себе никаких доводов, для того чтобы ненавидеть "человеческую динамо-машину", все его чувства и инстинкты восставали против нее. Неужели они несостоятельны только потому, что их нельзя уложить в строгие рамки логического мышления? Аристотелева условность - и больше ничего. Возмущенный человеческим обществом таким, каким оно ему представлялось, Тони готов был оспаривать и отрицать самые основные и наименее спорные положения. Ему доставляло удовольствие думать, что человеческий разум имеет полное право не следовать логическим путем и достигнуть при этом гораздо более ценных и плодотворных результатов. Он подумал, что он, в сущности, .всегда мыслил и чувствовал более или менее нелогично. Он не поделился своим открытием с Уотертоном потому, что его снова охватило отвращение, при мысли об этих бесконечных отвлеченных спорах, в которых люди так бесполезно растрачивают самих себя. Насколько отраднее чувствовать ритмическое движение своего тела, затянутое облаками небо, свежую листву, молчаливо текущую реку и предоставить говорить Уотертону.

Тони казалось, что он должен бы чувствовать се:

бя более или менее спокойным и довольным, если и не вполне счастливым; и его угнетало сознание, что он не чувствует ни того, ни другого. Конечно, это уже не так мало, когда под ногами твердая тропинка, воздух не отравлен газами и не слышно рвущихся снарядов, но больше радоваться было нечему. Его раздражал сладковатый запах речной сырости, а весь этот убого жеманный ландшафт - изъеденное демократической эпохой изящество восемнадцатого века - казался ему самодовольно ограниченным. А как благожелательно распространяется Уотертон об этом ядовитом маленьком толстяке Попе и хлыще Хори Уолполе с его бесчувственным сердцем и красным носом... С его стороны это неблагодарно, подумал Тони, так презирать дары Природы и Искусства; но все же лучше отдавать себе точный отчет в своих чувствах, чем притворяться, что у тебя есть чувства, которые, по общему мнению, следует иметь.

От встречи с Робином его настроение не улучшилось, как он надеялся, а, наоборот, стало еще хуже.

Они довольно долго блуждали по каким-то грязным глухим переулкам, пока не нашли его весьма убогое жилище - небольшую комнату в шестикомнатном особняке. Вся она была пропитана каким-то кислым запахом грязи, скопившейся под растрескавшимся линолеумом и в невыметенных углах, в одном из которых приткнулась узкая железная кровать. Повсюду были разбросаны вороха книг и бумага, и над всем носился, как гадкое воспоминание, затхлый дух немытых окон и варившейся где-то капусты. Все это сразу ударило Тони в нос, как только им отворила дверь какая-то женщина с красными руками, не удосужившаяся даже снять свой холщовый передник. Но все его внимание тут же переключилось на Робина, который, бросив перо и протянув испачканную чернилами руку, воскликнул прежним, почти не изменившимся голосом:

- Как приятно снова увидеться с вами, старина!

Тони горячо пожал ему руку и познакомил его с Уотертоном. Он был рад, что привел с собой Уотертона, - тот оказался для него чем-то вроде щита, так как, если не считать голоса, Тони почти не узнавал своего друга. Робин был одет в сильно поношенную рабочую блузу, он отпустил лохматую черную бороду, волосы у него были длинные, взлохмаченные; лицо худое, с выражением какой-то озлобленности, а глаза, которые Тони помнил такими живыми, веселыми, горели каким-то фанатичным огнем. "Настоящий оратор из Гайд-парка", - с грустью подумал Тони, и в ту же минуту почувствовал на себе неодобрительный взгляд Робина, и ему стало неловко за свой опрятный костюм, за коротко, по-военному, подстриженные волосы и усы. Ощущение неприязни со стороны Робина огорчило его, словно горькое предчувствие, вот еще один друг стал чуть ли не врагом. Нарочито нищенский вид Робина и его комнаты действовали на Тони угнетающе, - им не удастся восстановить прежние дружеские отношения в этой комнате.

Ах, если бы в Кингстоне был винный погребок, увитый виноградом, где они могли бы пить золотистый мускат и снова обрести друг друга!

После того как они порасспросили друг друга о том о сем, Тони предложил взять лодку и часокдругой покататься по реке; но Робин об этом и слышать не хотел.

- На реке полным-полно вонючих буржуев и солдатни с девками, - сказал он презрительно.