— Я вполне на это способен, — спокойно ответил Тони. Его возбуждение падало с такой же быстротой, с какой птица летит с высоты на землю. Он понял, что слишком многого ждал и возлагал слишком много несбыточных надежд на эту встречу. Маргарет его дум была воображаемой Маргарет, которая всегда поступала и чувствовала так, как ему хотелось, тогда как настоящая Маргарет все это время жила будничной жизнью, чистила по утрам зубы и брала уроки музыки. В течение всех этих недель он мечтал о необычайном, неслыханном блаженстве, а сейчас между ними была уродливая скатерть, и они сидели, ведя пустую беседу, почти что чужие. «Глупец, — сказал он себе, — запомни это, глупец, никогда не рассчитывай, что другие разделят твои чувства или будут созвучны твоим настроениям». Он услышал голос Маргарет:
— Во всяком случае тут есть что посмотреть, и я полагаю, вы найдете много друзей. Как долго вы здесь пробудете?
— Это зависит от обстоятельств, — ответил Тони, чувствуя в этот момент, что он не прочь был бы уехать на ближайшем пароходе, — но я, собственно, надеялся, что мы сможем походить вместе и все повидать. Не могли бы вы пообедать со мной сегодня?
— Боюсь, что не сможем! — воскликнула Маргарет. — Видите ли, мы обедаем с Уэзерби, а затем поедем в оперу. Но, может быть, я смогу позавтракать с вами как-нибудь на этой неделе. Я спрошу у мамы.
— Ваша мать здесь? — спросил Тони с некоторым унынием.
— Ну конечно! Неужели вы думали, что я приеду в Париж
— Нет, конечно, нет, — поспешно и малодушно сказал Тони, хотя про себя подумал: «А почему бы ей и не приехать одной? Разве она не взрослый человек?» Он почувствовал, и, по-видимому, не без основания, что эта мысль была бы принята не слишком благосклонно.
— Позвольте, я должна сообразить, — сказала Маргарет со светски важным видом, который был неприятен Антони, — сегодня понедельник. Я знаю, что мы приглашены на завтрак завтра и в пятницу, и, кажется, мама получила еще приглашение на среду. Таким образом, я, вероятно, могла бы прийти в четверг. Я пойду и спрошу у нее.
Тони открыл ей дверь, и Маргарет с горделивым видом, прошелестев платьем, вышла из комнаты, а он почувствовал двойной удар в сердце — от ее красоты и чудесной молодости и от ее глупой позы превосходства. Какая наглость! Он вернулся к своему креслу, и смутный гнев овладел им.
«Право, что за дерзость! Но надо в этом разобраться. Страдаю ли я просто от уязвленного самолюбия и разочарования, или же она действительно пытается унизить меня? Я почти склонен объявить ей, что никак не смогу освободиться в четверг, — но нет, это было бы слишком прозрачно и мелочно. Нужно быть осторожнее. Никогда, никогда я не буду больше раскрывать свою душу так искренно и чистосердечно. И все же — как она прекрасна!»
Лифтер в форменной одежде открыл дверь, и вошла Маргарет. Антони встал и так и остался стоять.
— Мама просит извинить ее, что она не сошла вниз, но она как раз переодевается. Я могу прийти в четверг, а потом мы могли бы пойти на концерт, который состоится днем в Зале Плейель. Если вы хотите идти, то лучше купите билеты сейчас же, потому что во время этих концертов зал обычно бывает переполнен.
Антони был немало изумлен такой бесцеремонной уверенностью в бесплатном развлечении — а он-то рассчитывал быть чрезвычайно бережливым, чтобы иметь возможность как можно дольше пожить в Париже. Но он тут же решил, что нет иного исхода, как поступать вполне по-светски. Он вынул карманный календарь, стараясь скрыть от нее, что все страницы в нем еще совершенно чисты, за исключением одного слова «Маргарет», написанного под сегодняшним числом, и сказал:
— Хорошо. В четверг. Я приеду за вами в полдень — с билетами.
Маргарет заметила перемену в его тоне и полузастенчиво сказала:
— Ужасно приятно снова встретиться с вами, Антони.
Он полунасмешливо поклонился и ответил:
— Все удовольствие досталось мне.
Он знал, что она это поймет, — они вместе смеялись на балу над одним жеманным старым щеголем, который твердил эту бессмысленную фразу каждой женщине в зале. Не дожидаясь ответа, Тони открыл дверь перед Маргарет, пропустил ее вперед и в большом белом с золотом вестибюле небрежно пожал ей руку, промолвив:
— До свидания!
И больше ничего. Хотя он и знал, что она глядит ему вслед, но не обернулся и не взглянул на нее.