Все люди — враги

Тони мысленно согласился, что это безрассудство, но промолчал. Ему нравился этот юноша, который так откровенно говорил о себе, и он восхищался его смелостью — вот, по крайней мере, человек, который живет с увлечением. Флетчер наклонился вперед и пристально посмотрел на Тони горящими глазами.

— Новый дух кругом, — сказал он, — вы, наверное, заметили?

— Я заметил, что люди, в особенности здесь, какие-то неспокойные и непоседливые, если вы это имеете в виду.

— Нет, не это! Послушайте, я давно уже наблюдаю людей и вижу, что происходит. Во всей Европе чувствуется поразительный подъем в рабочем классе, и он покончит со старым порядком.

— Социализм? — разочарованно спросил Тони.

— Да, если хотите. Но не просто муниципализация домов и государственное страхование — хотя и это, пожалуй! И, разумеется, не классовая война. Все классы примкнут к этому. Сейчас 1913 год. К 1918-му у нас будет новый мир, и его создадут на началах доброй воли. Людям невтерпеж от старых порядков, и повсюду человек будет работать, чтобы жить, а не ради денег.

Это звучало чрезвычайно просто, так просто, что Тони не знал, в какую ему форму облечь свои возражения, чтобы они не были обидны. Там, в Англии, был Крэнг, который собирался достичь идеальной справедливости путем ненависти, а здесь этот юноша стремится достичь того же путем доброжелательности.

— Конечно, — небрежно добавил Флетчер, — нам придется уничтожить машины — они-то и поработили людей и убили в них все человеческое.

— Как! — воскликнул Тони. — Даже железные дороги и пароходы?

— А зачем нам они?

— Зачем нам они? Дорогой мой, без железных дорог большой современный город сдохнет с голоду через несколько недель, а без кораблей — вся Англия через несколько месяцев. Вот зачем!

— О, мы с этим вполне справимся, — беспечно сказал Флетчер. — Это лишь вопрос доброй воли и проработки деталей. Как бы там ни было, лучше быть немного голодным, чем мертвым, не правда ли?

— Пожалуй!

— Ну а сейчас большинство людей мертво, и их надо снова вернуть к жизни. Нельзя же сказать, что вы «живете», если вы всю свою жизнь крутите какую-то машину. Я лично предпочел бы умереть и лежать в могиле.

— Я тоже. Но мне скорее думается, что уничтожат нас с вами, а число рабов машин будет увеличиваться и размножаться.

— Да, и машины закрутят их и доведут до гибели. Их надо истребить.

Антони пришел в уныние; такие пустые рассуждения всегда действовали на него угнетающе. Его поразило, что Флетчер, презирающий тончайшую поэтическую грезу Джорджоне, в то же время верит, что его собственные бессвязные мечты могут действительно претвориться в жизнь. Однако нельзя было отрицать, что машины превратили мир в довольно унылое место с механическим рабством, с одной стороны, и бессмысленной, тоскливой роскошью, с другой. Можно ли продолжать извлекать деньги из мира машин и в то же самое время уклоняться от ответственности за это, живя в каких-нибудь приятных уголках мира, куда машины еще не проникли? Он мрачно сказал:

— Мне кажется, мы скорее приближаемся к бесславному концу, чем к доблестному началу.