Все меняется

После ухода мистера Твайна в кабинете повисла тягостная тишина. Никто не шевелился. Как будто, думал Руперт, их парализовала инъекция реальности и они стали стоп-кадром из боевика. В кабинет вторгался шум улицы под окнами: крики мальчишки-газетчика, призывающего покупать последний выпуск «Ивнинг Стандард», визг тормозов, какие-то возгласы. Он услышал краткое крещендо самолета, прежде чем все наконец зашевелились и взбудоражились. Хью полез за своими таблетками и проглотил сразу две, запивая остатками кофе с гущей. Эдвард откинул крышку портсигара из древесины кальмии, всегда полного сигарет, и закурил одну. Предложил портсигар Руперту, тот покачал головой, затем передумал.

Хью сказал:

– Если бы мы только знали, за какую цену они продадут Хоум-Плейс, мы поняли бы, сколько денег надо собрать.

– Мы не в том положении, чтобы хоть что-нибудь собрать, – мрачно возразил Эдвард. – Лично я разорен. Я весь в долгах, мне не на что жить, кроме жалованья, с которого надо их выплачивать.

– Эдвард! Хочешь сказать, ты ничего не скопил?

– У меня имелись сбережения, но от них уже ничего не осталось.

– Боюсь, и у меня тоже, – подхватил Руперт. – Я просто ничего не сумел накопить с этим переездом из квартиры в дом и с детьми, которые обходятся все дороже и дороже. Извини, Хью, но тут я тебе не помощник. Я имею в виду покупку Хоум-Плейс. Мы с тобой сделали достаточно, выплачивая свою долю расходов на его содержание. – Его по-прежнему злил отказ Эдварда помогать им в этом деле. – И потом, Твайн же сказал, что у Рейчел есть дом в Лондоне.

Эдвард взглянул на часы.

– Вынужден вас оставить. Как ни странно, из-за сделки. Один тип из Дании хочет купить тиковое дерево для высококачественных динамиков. – Он потушил сигарету и поднялся. – Мне пора, старина. Да и ты вряд ли на что-то способен прямо сейчас, когда голова не дает тебе покоя.

Хью нахмурился, но сделал вид, что не расслышал.

Вот ведь, думал Эдвард, забирая из своего кабинета шляпу и пальто. Как мне теперь быть, черт возьми? При мысли о том, чтобы явиться к Диане с вестями хуже прежних, по его спине пробежал холодок. Ему вновь вспомнилась Вилли. Вот ей рассказать было бы легко: она сразу же ухватила бы самую суть, поддержала бы его и рассудила бы, как урезать расходы… Если бы только он нравился ей еще и в постели…

* * *

Покинув кабинет Хью, Руперт отправился улаживать конфликт на пристани: водители опять бастовали. Их недовольство ощущалось с прошлого Рождества, когда одновременно вышли из строя четыре грузовика. Отчасти они правы, понимал Руперт, потому что практически весь автопарк компании давным-давно отслужил свое. Многие грузовики проработали всю войну, их не раз чинили, им меняли двигатели на новые или восстанавливали прежние, но помимо расходов на техническое обслуживание, немало беспокойств доставляло слишком частое нарушение сроков или вообще срыв поставок. Эдвард убедил Хью приобрести четыре новых грузовика, так что теперь Руперт надеялся, что хотя бы четверо водителей довольны, но понимал, что это не помешает им бастовать в поддержку остальных.

По крайней мере, ему, похоже, не придется переезжать в Саутгемптон, чему Зоуи будет только рада. Но на горизонте замаячила почти незамеченная его братьями перспектива: им всем светило не только перестать быть работодателями, но и самим остаться без работы.

И тут возникало противоречие. С одной стороны, отпадала необходимость заниматься тем, чего он никогда не хотел. Он не был предпринимателем по натуре и знал, что не станет никогда. Но его убедили, главным образом Хью, что это его долг, он увидел смысл в их доводах насчет семейного бизнеса, и поскольку должен был обеспечивать жену и двоих детей, то избрал путь наименьшего сопротивления. Однако его не покидало беспокойство в связи с тем, что он перестал даже пытаться рисовать, и по этой причине считал, что изменил себе. Ведь Арчи-то не бросил живопись и уже начал приобретать кое-какую известность как портретист. А на его попечении тоже находились жена и двое детей. Значит, это возможно, просто раньше ему не хватало смелости. И теперь эта мысль будоражила его: вот она, свобода, вот неизъезженный путь. Они с Арчи могли бы объединиться и преподавать вместе, подыскать какой-нибудь недорогой уголок в Италии или Франции, где их семьи отдыхали бы, а они сами – работали. Ему хотелось, забыв о неладах на пристани, сразу же отправиться к Арчи и все обсудить с ним. С другой стороны, он ввергнет Зоуи в пучину нищеты; нынешний дом будет им не по карману, а еще плата за школу, зверинец Джорджи, и у Джульет сейчас как раз самый трудный период – Зоуи уже поговаривала о том, чтобы отправить ее за границу, учиться кулинарии и французскому, чтобы отвлечь от мыслей о Невилле. А теперь они в любом случае не смогут себе это позволить.

Потом он вспомнил о том, сколько людей предстоит уволить, и у него упало сердце. «Я должен быть отзывчивым, но твердым», – говорил он себе, направляясь к Восточному Лондону. Но почему-то ему казалось, что две части наставления не согласуются друг с другом.

* * *