Все меняется

Наконец она осталась одна. И могла задуматься о своем безрадостном будущем, каким бы оно ни было, потому что чувствовала, что доктору Планкетту известно: она почти наверняка умрет. Значит, оставит безутешную Рейчел одну.

А перед смертью придется вынести еще множество ужасных вещей: облучение, химиотерапию, операции, которые разве что приостановят болезнь, но не излечат ее. Господи, ну почему она не обратилась к врачу раньше? Потому что всегда боялась того, что ей могли сказать. Ее мать умерла от рака, как и первая жена Хью, Сибил. И теперь, оставшись одна, она смогла признаться себе, что боится жестокой боли. Признаться, что она отчаянная трусиха. В отсутствие Рейчел, которую требовалось обманывать, она вспомнила последние месяцы, когда опасалась, что ее дела очень плохи, но все свои силы тратила на то, чтобы скрывать свою слабость от Рейчел. Это было не особенно трудно: Рейчел сама страдала хроническими болями в спине, и хотя старательно лечила их обеих – втираниями арники, упражнениями на растяжку, горячими грелками, – скорее проявляла сочувствие и нежную заботу, а не тревожилась. Они были так счастливы. После стольких лет скрытности и раздражения они наконец смогли быть более-менее вместе, даже при жизни Дюши. Рейчел всегда говорила: безупречное целомудрие ее матери означает, что она просто считает Сид лучшей подругой дочери, но самой Сид порой казалось, что Дюши известно о них гораздо больше, однако она мудро держит свои догадки при себе. «Неужели я умираю? Ведь мы были так счастливы вместе!» Последний душераздирающий возглас Шарлотты Бронте, обращенный к мужу, исторгал слезы из ее глаз; вспомнив его теперь, она не выдержала и разрыдалась, побрела наверх, в их спальню, и бросилась на их с Рейчел кровать. Простыни еще хранили фиалковый запах Рейчел – аромат, которым она пользовалась всегда, услышав однажды от Сид, что она его обожает.

Она плакала, пока не иссякли слезы, утирая лицо простыней, потом долго лежала обессиленная, но, как ни странно, чувствуя облегчение – как будто она избавилась от того, чего просто не могла вынести.

Ее разбудил телефон: секретарь доктора Планкетта назначил прием через два дня. У меня есть почти два дня, чтобы собраться с духом, думала она. Я должна питаться, отдыхать, приводить в порядок этот убогий старый дом. Можно даже немного поиграть на скрипке – какой-нибудь Бах без аккомпанемента будет в самый раз. Надо заняться хоть чем-нибудь – любым разумным делом, какое только придет в голову. А когда позвонит Рейчел, мой голос по телефону прозвучит небрежно и беззаботно. Нет смысла рассказывать ей хоть что-нибудь, пока я не узнаю худшее.

Луиза и Джозеф

– Ты свободна в субботу утром? Хочу, чтобы ты помогла мне с рождественскими покупками.

Выходные Джозеф почти всегда проводил в прекрасном доме, который недавно купил в Беркшире. Она знала, как выглядит дом, потому что сразу после покупки он возил ее туда – это было однажды вечером в конце лета. В этом небольшом георгианском поместном доме над рекой располагались четыре гостиных, шесть спален на втором этаже, мансарда над ними и обширный цокольный этаж с викторианской кухней, винными погребами, кладовыми, ледниками и другими безымянными помещениями. Вокруг дома – несколько коттеджей, обнесенный стеной сад, альпинарий и довольно много земли, а также две длинные извилистыеподъездные дороги. Он показал ей все.

– В полной сохранности, – объявил он. – И всего за восемь тысяч.

Последнее обстоятельство явно приводило его в восторг. Она искренне сочла поместье прекрасным, о чем и сказала. И с грустью подумала, что видит его в первый и последний раз; ей останется лишь воображать, какие чудесные выходные он проводит здесь.

Так что когда он предложил ей составить ему компанию в походе за покупками, она сразу согласилась. Ее влюбленность в него была достаточно велика, потому она и считала любое время с ним лучше проведенного врозь.

– Сначала поедем в «Камео-Корнер», – объявил он, заехав за ней на своем «Бристоле». – Знаешь его?

Естественно, она знала. В более тучные времена она купила там серьги, и Моша Овид давал ей на время изумительные колье, которые она надевала на пышные званые ужины с Майклом. Особенно нежно она любила георгианские стразы, которых у Овида скопилась огромная коллекция.

Джозефу они тоже нравились, и он выбрал колье из крупных простых переливчато-синих камней, соединенных цепочкой.

– Одобряешь? – спросил он.

Какой чудесный подарок, подумала она. Так бы и носила его не снимая.

– Мы его берем, – решил он. – У вас найдется для него футляр?

Футляр нашелся.

– Далее, какой из магазинов тканей лучший?

– «Жакмар», – ответила она.

Там он выбрал самый дорогой зеленый атлас, расшитый золотистыми и зелеными блестками.

– Сколько ярдов понадобится на длинное платье?

Продавщица объяснила.

– Я его беру. Как тебе мой выбор?

– До ужаса роскошный – знаешь, как для оперы.

– Да, об этом я и думал. Глайндборн и все в том же духе. А теперь едем обедать.

Когда они вернулись в машину, он сказал:

– С Пенелопой разобрались. Ты мне здорово помогла.